Кони пьют из Керулена - [97]

Прощаясь с деканом университетской кафедры Шагдасурэном, Алтан-Цэцэг дерзко заявила: «К Солнцу еду!». Заявление было нескромным, хвастливым, о чем позднее Алтан-Цэцэг вспоминала с горечью и стыдом. «Ветреная девчонка! — упрекала себя. — Хвастунья!»

Нет, тогда она совсем не предполагала, что всерьез придется заниматься наукой, что сама жизнь и обстановка потребуют от нее этого. Уезжая из столицы, думала лишь о практических делах, хотя где-то в глубине души жило убеждение: а какие практические дела могут быть успешными без научных обоснований, без теоретической базы?

«Степь пропадает», — когда-то сказал Самбу, и в его словах она услышала столько горечи, что ей показалось, будто она виновата в этом, будто ее упрекает Самбу.

За работу в «Дружбе» Алтан-Цэцэг взялась с жаром. В ее душе жила та безмятежная радость весны и цветения, когда кажется, что снова вернулась юность с ее кипучей энергией и избытком сил. Но если в ранней юности, сразу после окончания техникума, Алтан-Цэцэг, как и другие ее сверстники, не знала толком, на что и как употребить бьющие через край силы и порой расходовала их попусту, то теперь было совсем другое, теперь она знала, что надо делать и как делать, какая польза будет от ее дел. Так, наверное, приходит к человеку то, что в народе зовется зрелостью.

Счастливая, благословенная эта пора — зрелость. Только вот приходит она к людям в разное время. А к иным и совсем не приходит. Пройдет горемыка по земле, покоптит небо и уйдет в небытие, не оставив ни следа за собой, ни памяти о себе. Проживет, как свечной огарок, как сырая головешка, от которой ни тепла, ни яркого света, только дым…

Не месяц, не два — годы понадобились Алтан-Цэцэг для того, чтобы проверить предположение Максима: в этом суровом краю должны расти и созревать пшеница и овес, кукуруза и картофель, здесь можно разводить плодовые сады. Выполняя свое главное дело — зоотехния отнимала много сил и времени — она выкраивала часы на изучение почв, на метеорологические наблюдения (школьников к этому подключила), на опыты, которые закладывала на участке в пятачок.

Факты — упрямая вещь, и они казались довольно любопытными. Почвы — супесчаные, каштановые, лёссовые — вполне пригодны для земледелия. Времени для развития растений достаточно и даже на две-три недели больше, чем в других районах страны. Общее количество осадков тоже достаточное, правда, на весну их приходится мало…

В записке, которую послала в аймачный партийный комитет и в Министерство сельского хозяйства республики, доказывала не только возможность земледелия, но и необходимость его, как базы для дальнейшего развития животноводства.

«Прихалхинголье, — писала в выводах, — может и должно стать главной животноводческой фермой страны и ее житницей». Понимала, в выводах хватила далековато. Но тешила себя мыслью, что если уж начинать обновление степи, то начинать по-государственному, широко, с размахом, как в Советском Союзе (да и в Монголии тоже) поднимали целинные земли.

В доказательствах Алтан-Цэцэг был один серьезный изъян, который мог стать препятствием, — засушливая весна. Еще от Максима слышала: «Корень жизни в воде. Земля без воды мертва. Капля дождя — это зернышко пшеницы».

В своей записке она не обошла этого факта. Но в то же время отметила, что метеорологической службы на Халхин-Голе никогда не было, и судить об осадках невозможно, хотя четырех-пятилетние данные, которыми она располагает, положительны, как и опыт подсобных хозяйств советских воинских частей, которые стояли здесь в довоенные и военные годы. Ссылалась также на многолетние данные юго-восточных степных районов Читинской области и Северного Казахстана, очень близких по. климатическим условиям к Халхин-Голу.

Словом, записка — плод многолетнего труда — была послана. Алтан-Цэцэг готовилась к защите своих выводов и предложений. Но случилось непонятное: защиты от нее никто не потребовал. В партийном комитете обсудили, похвалили за проделанную работу и… отклонили. Сказали: преждевременно. Предложения Алтан-Цэцэг попытался поддержать Самбу, но это был голос вопиющего в пустыне.

Так был нанесен первый удар. И кем? Алтан-Цэцэг считала: отцом. Дождавшись окончания бюро, на котором рассматривалась записка, Алтан-Цэцэг заявила отцу, что он консерватор, «бездеятельный рука-водитель (от слова — руками водить), не умеющий смотреть в завтрашний день, и в знак протеста ушла из дому ночевать к Цогзолме. Утром, правда, извинилась за свои дерзкие слова, но с решением бюро осталась не согласна.

Второй удар получила из Министерства сельского хозяйства. Начальник отдела растениеводства ответил грубостью: что-де зоотехнику надлежит заниматься вопросами зоотехники. А с земледелием как-нибудь агрономы разберутся. Тут-то и поняла Алтан-Цэцэг, как слаб человек, когда он один. Но и поняв это, не опустила руки. Взяла и написала в центральный Комитет партии.

Не прошло и трех недель, как на Халхин-Гол нагрянула высокая комиссия. В нее входили: работник ЦК, работник Министерства сельского хозяйства, научный сотрудник Академии наук. Возглавлял комиссию доктор сельскохозяйственных наук Шагдасурэн — научный руководитель Алтан-Цэцэг в университете, ставший ректором Улан-Баторского сельскохозяйственного института.