Конгревова ракета - [109]
На чьей стороне Николай Фоменко, расследовать не буду. Это, по сути, неважно. Важно, что устоявшаяся жизнь людей в Донецке и около, а значит, и самого Фоменко, разрушена основательно и надолго, а чья-то – и оборвалась…
Рассказ «Взять теплые вещи» состоит почти полностью из диалогов людей, размышлений вслух, каким образом все это случилось и как быть дальше. Да, понятно, что нужно осмыслить произошедшую беду. Но вряд ли это получится… И разговоры персонажей не выводят нас, читателей, к неким ответам. Наоборот, еще больше запутывают. Впрочем, так и должно быть – ясных ответов нет, да и вопросы сформулировать четко, наверное, невозможно.
На мой взгляд, самое ценное в рассказе – скупые, меж диалогами, описания брошенного дома, близкой войны, следы мирного времени, которое, кажется, нескоро вернется.
Внешне город почти не изменился. Даже реклама висела с прежними процентами, и стрельба слышна только в районе аэропорта. Ее можно было принять за поздний летний гром или взрывы в карьере, где добывают доломит, если бы они не звучали так часто, если бы выстрел не сопровождался далеким разрывом снаряда. Гаубичная батарея, видимо, стояла на Лидиевке, на пустыре за терриконом. Когда стреляли сразу несколько орудий, улица возле террикона вздрагивала, словно от испуга.
Во дворе на бельевой веревке остались висеть прищепки, в траве лежал детский мяч. Доцветали розы. Увядающие цветы были в каплях дождя… ‹…›
Экран телевизора успел покрыться пылью. На спинке стула висели детские штанишки, на подоконнике цвела орхидея.
– Ты не выключила холодильник?
– У меня там замороженные ягоды.
Со звуком сыплющегося из самосвала щебня улетели в аэропорт реактивные снаряды. Их разрывы отозвались толчками в пол. Отец сидел на стуле, опустив голову, и гладил ладонью волосы.
К сожалению, мы мало что узнаём о героях рассказа. Требовать от автора – судя по всему, одной из жертв войны (жертвы – не обязательно погибшие) – конкретики, сложно. Пока боль заслоняет остальное. Но, надеюсь, Николай Фоменко один из тех, кто позже напишет об этой войне действительно полноценную художественную прозу. А написать необходимо.
Дмитрий Ермаков. «Берег юности» («Наш современник», 2016, № 1).
Прозаик не обязательно должен быть теоретиком. Скорее всего, теоретические знания мешают писать оригинальные повести и рассказы… Прозаики продвигаются вперед интуитивно, на ощупь, медленно.
Многие писатели рубежа XIX–XX веков предрекали время, когда читать о выдуманных героях в выдуманных обстоятельствах людям станет скучно. Кажется, это время приходит. Неспроста так популярен жанр нон-фикшн; в прозе и даже беллетристике все чаще применяется не только повествование от первого лица, но и действует герой, одноименный автору. Писатели всячески стараются снизить ощущение вымысла, увеличить ощущение достоверности. Хотя тут есть опасность убить художественность произведения.
Есть другой путь, который начинают использовать все больше авторов. Во вполне себе традиционной прозе герои – реально жившие или живущие, широко известные, под своими именами и фамилиями, люди. Один из примеров такого рода произведений – рассказ вологодского писателя Дмитрия Ермакова «Берег юности».
Главный герой – юный Николай Рубцов, который едет учиться в техникум в город Кировск Мурманской области.
Рассказ читается с увлечением, написан хорошо. Уже первые строки цепляют: «Бело-серая чайка застыла в окне, будто пытаясь посоревноваться в скорости с поездом… И канула вниз, в колесный грохот».
Но, дочитывая «Берег юности», я подумал: «А сохранялось бы мое увлечение, если бы героем был не Рубцов, а выдуманный, совершенно мне не известный паренек?» Тем более что кроме Рубцова в рассказе появляются люди из биографических книг о поэте, воспоминаний о нем… Возникает даже Венедикт Ерофеев, который в то же время находился в Кировске – в детском доме. Вполне могли познакомиться не только в рассказе, но и на самом деле.
У Дмитрия Ермакова они уже в ранней юности определились с литературными предпочтениями. Рубцов любит Есенина, Ерофеев – Игоря Северянина. Выслушав стихотворение Николая, Веня реагирует так:
– О пастухах достаточно сказал еще Вергилий.
– О каких пастухах? – Николай даже опешил от такой наглости.
– Ну, кони там у тебя ржут…
– И чего?
– Есенинщина – вот чего.
– А в лоб? – остановился и насупился Коля.
– Гляжу я на тебя, Рубцов, и думаю: ну почему все великие люди так плохо воспитаны? – сказал Веня и обезоруживающе улыбнулся.
Примиряет ребят общее сиротство:
Они остановились перед деревянным двухэтажным домом с табличкой, на которой написано: «Детский дом».
– Ну пока, Николай.
– Подожди, так ты тут, что ли?
– Да.
– А я ведь тоже… Детдомовский.
Повторюсь, реально жившие или живущие, легко узнаваемые люди, становящиеся героями прозы, это перспективный и важный способ привлечения читательского внимания. И в то же время рискованный – авторскому воображению слишком не разгуляться. Хотя – почему не разгуляться? Лев Толстой в «Войне и мире» поступал с историческими фигурами, кажется, довольно своевольно. За это его и ругали, но и читали взахлеб.
«Елтышевы» – семейный эпос Романа Сенчина. Страшный и абсолютно реальный мир, в который попадает семья Елтышевых, – это мир современной российской деревни. Нет, не той деревни, куда принято ездить на уик-энд из больших мегаполисов – пожарить шашлыки и попеть под караоке. А самой настоящей деревни, древней, как сама Россия: без дорог, без лекарств, без удобств и средств к существованию. Деревни, где лишний рот страшнее болезни и за вязанку дров зимой можно поплатиться жизнью. Люди очень быстро теряют человеческий облик, когда сталкиваются с необходимостью выживать.
Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», сборников короткой прозы и публицистики. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист «Русского Букера» и «Национального бестселлера». Главный герой нового романа «Дождь в Париже» Андрей Топкин, оказавшись в Париже, городе, который, как ему кажется, может вырвать его из полосы неудач и личных потрясений, почти не выходит из отеля и предается рефлексии, прокручивая в памяти свою жизнь. Юность в девяностые, первая любовь и вообще – всё впервые – в столице Тувы, Кызыле.
В новой книге Романа Сенчина две повести – «У моря» и «Русская зима». Обе почти неприкрыто автобиографичны. Герой Сенчина – всегда человек рефлексии, человек-самоанализ, будь он мужчиной или женщиной (в центре повести «Русская зима» – девушка, популярный драматург). Как добиться покоя, счастья и «правильности», живя в дисбалансе между мучительным бытом и сомневающейся душой? Проза Сенчина продолжает традицию русской классики: думать, вспоминать, беспокоиться и любить. «Повести объединяет попытка героев изменить свою жизнь, убежать от прошлого.
Серия «Перемены к лучшему» — это сборники реальных позитивных историй из жизни современных писателей. Забыть свою первую любовь невозможно. Была ли она счастливой или несчастной, разделенной или обреченной на непонимание, это чувство навсегда останется в сердце каждого человека, так или иначе повлияв на всю его дальнейшую жизнь. Рассказы из этого сборника совершенно разные — романтичные, грустные, смешные, откровенные… они не оставят равнодушным никого.
Роман Сенчин – прозаик, автор романов «Елтышевы», «Зона затопления», «Информация», многих сборников короткой прозы. Лауреат премий «Большая книга», «Ясная Поляна», финалист премий «Русский Букер», «Национальный бестселлер». Слом, сбой в «системе жизни» случается в каждой истории, вошедшей в новую книгу Романа Сенчина. Остросоциальный роман «Елтышевы» о распаде семьи признан одним из самых важных высказываний в прозе последнего десятилетия. В повестях и рассказах цикла «Срыв» жизнь героев делится на до и после, реальность предлагает пройти испытания, которые обнажат темные стороны человеческой души и заставят взглянуть по-другому на мир и на себя.
В новом сборнике известный писатель-реалист Роман Сенчин открывается с неожиданной стороны – в книгу включены несколько сюрреалистических рассказов, герои которых путешествуют по времени, перевоплощаются в исторических личностей, проваливаются в собственные фантазии. В остальном же все привычно – Оля ждет из тюрьмы мужа Сережу и беременеет от Вити, писатель Гущин везет благотворительную помощь голодающему Донбассу, талантливый музыкант обреченно спивается, а у Зои Сергеевны из палисадника воруют елку.
Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.
Книга доктора филологических наук профессора И. К. Кузьмичева представляет собой опыт разностороннего изучения знаменитого произведения М. Горького — пьесы «На дне», более ста лет вызывающего споры у нас в стране и за рубежом. Автор стремится проследить судьбу пьесы в жизни, на сцене и в критике на протяжении всей её истории, начиная с 1902 года, а также ответить на вопрос, в чем её актуальность для нашего времени.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
В сборник вошли восемь рассказов современных китайских писателей и восемь — российских. Тема жизни после смерти раскрывается авторами в первую очередь не как переход в мир иной или рассуждения о бессмертии, а как «развернутая метафора обыденной жизни, когда тот или иной роковой поступок или бездействие приводит к смерти — духовной ли, душевной, но частичной смерти. И чем пристальней вглядываешься в мир, который открывают разные по мировоззрению, стилистике, эстетическим пристрастиям произведения, тем больше проступает очевидность переклички, сопряжения двух таких различных культур» (Ирина Барметова)
«Хуберт Зайпель имеет лучший доступ к Путину, чем любой другой западный журналист» («Spiegel»). В этом одно из принципиально важных достоинств книги – она написана на основе многочисленных личных встреч, бесед, совместных поездок Владимира Путина и немецкого тележурналиста. Свою главную задачу Зайпель видел не в том, чтобы создать ещё один «авторский» портрет российского президента, а в том, чтобы максимально точно и полно донести до немецкого читателя подлинные взгляды Владимира Путина и мотивы его решений.
Книга посвящена истории русского неоязычества от его зарождения до современности. Анализируются его корни, связанные с нарастанием социальной и межэтнической напряженности в СССР в 1970-1980-е гг.; обсуждается реакция на это радикальных русских националистов, нашедшая выражение в научной фантастике; прослеживаются особенности неоязыческих подходов в политической и религиозной сферах; дается характеристика неоязыческой идеологии и показываются ее проявления в политике, религии и искусстве. Рассматриваются портреты лидеров неоязычества и анализируется их путь к нему.
В конце 1960-х годов, на пороге своего пятидесятилетия Давид Самойлов (1920–1990) обратился к прозе. Работа над заветной книгой продолжалась до смерти поэта. В «Памятных записках» воспоминания о детстве, отрочестве, юности, годах войны и страшном послевоенном семилетии органично соединились с размышлениями о новейшей истории, путях России и русской интеллигенции, судьбе и назначении литературы в ХХ веке. Среди героев книги «последние гении» (Николай Заболоцкий, Борис Пастернак, Анна Ахматова), старшие современники Самойлова (Мария Петровых, Илья Сельвинский, Леонид Мартынов), его ближайшие друзья-сверстники, погибшие на Великой Отечественной войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган) и выбравшие разные дороги во второй половине века (Борис Слуцкий, Николай Глазков, Сергей Наровчатов)