Конго глазами художника - [46]

— Это мертвый человек, — объяснил Нзиколи. — Смерть тоже представлена здесь.

У всех человекоподобных фигур было на животе по агаве, а из головы торчали перья лесной птицы, которая славится изумительным синим оперением.

Идолов извлекли из домиков и расставили на земле. Вождь подошел ко мне и что-то сказал. Нзиколи перевел.

Он говорит, что ты должен оставить матабис — дар для Нзобби.

— Сколько?

— Триста франков.

Я поискал в карманах.

— У меня только бумажки по тысяче франков.

— Ничего, разменяем у меня в лавке.

Идолов вернули на место. Я поблагодарил за показ, и мы возвратились в деревню. На нас глядели с опаской, все понимали, что мы ходили на свидание с Нзобби. Но никто ни о чем не спрашивал.

— Так ты говоришь, Нзиколи, что во всех деревнях бакуту есть такие кумирни?

— Нет, не во всех. Почти во всех.

— Я смогу увидеть еще?

— Конечно. Теперь, когда ты увидел одну, это больше не тайна. Во всяком случае, для тебя…

ПРОКЛЯТИЕ УНГАЛЛЫ

Ритуал Унгаллы должен был происходить в деревеньке Макеле, среди белого дня. Я переночевал, как обычно, у Кинтагги, а свободные утренние часы заполнил разговором с Нзиколи, который поделился со мной обширными планами своих закупок. Он намеревался составить мне компанию до Долизи, когда придет время мне уезжать из Конго.

Около полудня мы выехали в Макеле. Когда мы прибыли, там уже собралось немало народу. Сбежались ребятишки, окружили машину и хором закричали:

— Тата Нзиколи! Тата Нзиколи!

Сопровождаемые многочисленным эскортом, мы присоединились к толпе. У Нзиколи здесь было много знакомых, и мы без конца пожимали протянутые руки.

Макеле жарилась в лучах полуденного солнца. Здесь, как и всюду, посреди деревни особняком стояла сампа, по она выглядела необычно. К столбам, служившим опорой навесу, были прикреплены большие куски коры, так что получилось нечто вроде стен, а из-за тени все сооружение казалось черным. Вокруг сампы на убийственном солнцепеке сгрудилась особенно плотная толпа. Откуда у них силы берутся в такую жару? У меня рубашка прилипла к телу, едва я вышел из машины.

Кругом были только мужчины, ни одной женщины. Я спросил Нзиколи, куда они подевались. Он оторвал взгляд от кеда, который подвязывал ротанговым лубом.

Унгалла не для женщин, они могут умереть, если увидят Унгаллу. Только сестры-близнецы могут участвовать. Они обязательно должны участвовать, без этого ничего не выйдет.

Я не заметил никакой торжественности. Мужчины ходили взад-вперед и переговаривались, размахивая руками, дети шумели и катали обручи, кто-то ссорился. Но из-под навеса сампы доносились глухие голоса, а иногда словно хрюканье.

— Это Унгалла, — смеясь, объяснил Нзиколи. — Но там еще не все готово. Пошли, зайдем пока в дом, посидим в тени.

Стены в доме были беленые и совсем пустые, если не считать одного рисунка: на вырванном из тетради листке чернилами была изображена автомашина. Вид сбоку и сверху одновременно. Я сразу узнал «ситроен», такой же, как у меня.

— Нзиколи, да ведь это моя машина!

Нзиколи уже раздобыл бутылку кукурузной водки и стопку.

— Верно. Это сын хозяина нарисовал. Ребятишки много раз видели машину, когда ты проезжал через деревню.

Ишь ты, какой почет моей машине! С сожалением я отметил, что взрослые около сампы гонят прочь детей. Нзиколи опорожнил стопку и объявил, что пора идти. Нас услужливо пропустили вперед; жители явно были предупреждены. Нам отвели очень удобное место, на краю круглой площади, как раз напротив сампы.

— Мосье, — прошептал Нзиколи. — Вас попробуют испугать. Но это не опасно. Вы не пугайтесь, не уходите.

Услышав от меня, что я не из пугливых, он успокоился, повернулся, встал на цыпочки и посмотрел над головами стоящих сзади людей.

— Мосье! Поглядите туда! Видите, там стоят женщины и дети. Им тоже интересно, но, как только появится Унгалла, они уйдут.

Дверь сампы распахнулась, и по толпе, пробежало движение. Появились несколько мужчин в красных набедренных повязках, с синими перьями в волосах. За ними шел ничем не примечательный на вид человек в грязных шортах и с копьем в руке. И это все? Я ожидал совсем другого, например колдунов в фантастических нарядах. Нзиколи взволнованно прошептал мне на ухо:

— Это люди Унгаллы!

Человечек с копьем остановился передо мной, и Нзиколи добавил:

— Сейчас начнется. Только не пугайтесь!

Служитель Унгаллы он был молод, почти юноша — заговорил, невероятно быстро и совершенно непонятно. Голос его звучал враждебно, даже злобно, как будто он меня в чем-то обвинял.

— Что он говорит? — шепотом спросил я Нзиколи.

— Это Унгалла спрашивает, что ты тут делаешь. Он никогда раньше не видел тебя.

Сказав еще что то очень сердитое, жрец наклонился вперед, оперся руками о колени и, глядя в землю, с глухими стонами начал глотать воздух и тужиться как человек, страдающий запором. Его живот надулся, несколько раз он протяжно рыгнул. Видно, упражнение это требовало немалых усилий, потому что спина жреца быстро покрылась испариной. Стоны перешли в хрюканье, наконец живот стал похож на туго надутый мяч. Теперь глухой замогильный звук исходил, казалось, не изо рта служителя Унгаллы, а из точки в воздухе передо мной.