Конго глазами художника - [10]

— Кель мэзон! Какой дом! Достойный вождя!

Нзиколи перевел, и мои слова явно доставили вождю большое удовольствие. Правда, обстановка оказалась скудной. В комнате, куда мы вошли, я увидел лишь источенный червями стол да несколько стульев. Окна отсутствовали. Света, который проникал через дверь, не хватало на все помещение. Черный сюртук и лицо вождя слились с темным фоном, только белки глаз и бляхи поблескивали. Женщины поставили на стол стопки и калебасу с пальмовым вином, и вождь еще раз приветствовал меня.

Мы поселились в доме Кинтагги Альфонсе. Кинтагги был интеллигентного вида стройный молодой человек лет двадцати-двадцати пяти. Чтобы освободить нам место, он вместе со своими двумя женами перебрался к дядюшке, который жил через дорогу. Женщины подмели, прибрали, сбрызнули пол водой от земляных блох. На столе стоял в стакане розовый цветок гибискуса.

В доме было пять комнат; самая большая в которую попадали с улицы, находилась посередине. Желтые глиняные стены украшала частая сетка трещин. Из комнаты слева проникал кисловатый запах теста. Она была загромождена утварью. Заметив в стене закрытое ставнем окошко, я решил открыть его, чтобы впустить свет. И насмерть перепугал ничего не подозревавшую курицу.

На полу стояли калебасы и глиняные горшки, поблескивала стеклянная бутыль с водой для питья. В больших корзинах лежали маниок и арахис, к степам были прислонены гроздья бананов. В огромном белом эмалированном тазу с синим кантом лежали кружки, тарелки и алюминиевая кастрюля.

Следующая комната, совсем темная, должна была служить мне спальней. Когда я зажег керосиновую лампу, несколько тараканов поспешно скрылись под кроватью из связанных вместе пальмовых веток на деревянной раме. Я расстелил сверху свой спальный мешок и получил от Кинтагги пустой ящик взамен ночного столика. Нзиколи было отведено место для сна в комнате справа.

В пятой комнате хранилось самое драгоценное имущество Кинтагги — черный велосипед.

Вечером я, как обычно, занялся своими ранами. Сидя полуголый на стуле, снял компрессы, прилепленные длинными полосами пластыря. Раны были чистые, но воспаленная кожа кругом зудела. Я принялся промывать болячки раствором хлорамина, и тут вошел Нзиколи.

— О, пардон, я не знал, что ты здесь!

Он повернулся, чтобы уйти, по в это время увидел раны.

— Что это у тебя?

Я рассказал про больницу и про операцию, нелестно отозвался о лекарств», которое все не желало помогать.

— Здесь в деревне есть один человек, мне кажется, он может тебе помочь, — сказал Нзиколи. — Правда, он колдун, по у него есть билонго, лекарство против ран.

Почему не попробовать? И я попросил Нзиколи привести колдуна. Если от его снадобий станет хуже, выброшу их и опять посыплю болячки своим лекарством.

Немного погодя Нзиколи осторожно прокашлялся у двери и ввел в комнату морщинистого старца с длинной седой бороденкой. Нзиколи показал на мои раны и что-то сказал старику. Гот покачал головой и ответил ему глухим голосом.

— Он спрашивает, сколько ты заплатишь.

— А уж это мы посмотрим. Если не поможет, ничего не заплачу, а если июможет… Сколько он просит?

Нзиколи перевел мои слова и сообщил, что старец просит пятьсот франков.

— Ладно, согласен.

Колдун достал из мешочка, который висел у него на веревочке на плече, зеленые листья и клубок мочала. Сунул листья в рот, пожевал их, выдернул из клубка несколько волокон, наклонился над раной на бедре и выплюнул на нее зеленую кашицу. Потом положил сверху целый лист и обмотал лубяными волокнами. То же самое он проделал с раной на животе в том месте, где были наложены нижние швы. Но тут его лубяные волокна оказались коротки, и я прилепил лист пластырем. Старик смотрел на пластырь с удивлением и восторгом.

Я почувствовал холодок под перевязками. Что ж, пока вроде ничего опасного… Нзиколи проводил старца и обещал привести его снова завтра.

Впервые за много дней я ощутил приятное облегчение. Раньше, когда я вечером ложился спать, раны горели и чесались. На этот раз я крепко проспал всю ночь.

Рано утром Нзиколи опять пришел с колдуном. Мы сняли перевязку. Краснота бесследно исчезла. Правда, раны еще не закрылись, но выглядели несравненно лучше, чем накануне. На следующий день я увидел, что появляется новая кожица. Еще один день, и я убрал в чемодан свои бесполезные лекарства.

Старик получил тысячу франков. Но он ни за что не хотел сказать, какие листья применил. А Нзиколи не знал, где они растут.

Пока мы гостили в Умвуни, нам стряпала Ндото, первая жена Кинтагги. Супруг видел в ней только один недостаток: она была бездетной. «Бог не дает ей детей..» Вторая жена, Ампети, родила ему сынишку.

Зато Ндото отличалась великим трудолюбием, ни минуты не сидела без дела и все делала хорошо. Вместе с другими женщинами она возвращалась с поля уже под вечер. Снимала со спины большую корзину, наполненную продуктами, и сразу принималась готовить ужин. Сдвинув три полена, которые весь день лежали и тлели перед домом, она раздувала огонь. Затем ставила греть воду в глиняном горшке, брала из корзины гроздь зеленых бананов и очищала их. Я восхищался, глядя, как она управляется с тугими, незрелыми бананами, у которых кожура чуть не одно с мякотью. Один продольный надрез острием длинного ножа, поворот — и кожура отстала.