Конец "Зимней грозы" - [63]

— Откудова свалилась? — неприязненно спросил Сыроежкин, подозрительно косясь на сумки. — Ты никак к нам с подарками?

— Нашу-то санчасть совсем разбомбило. Одна я осталась, а этим, — коснулась она сумки, — в немецкой обзавелась. Плазма в них, в ампулах, кровяная. Мне один лейтенант перевел, очкарик. Я сразу смекнула, что немецкий-то он должен знать, ученый вид у него. Тот лейтенант меня к вашей Софье Григорьевне и привел. Уезжала она и велела вас разыскать, только поздно было, так я с утра…

— А родом откудова будешь?

— Из Бекетовки, со Сталинграда я. Галей зовут, по комсомольскому призыву на курсы и вот… Мама у меня дома осталась: в Бекетовке немцев-то не было, спокойна я за нее, а папа еще в сорок первом без вести пропал, — продолжала Галя, немного смущенная тем, что вот так зря нехорошо подумала о военфельдшере, который в общем-то симпатичный, видный такой и не выпендривается, как иной раз делают маленькие начальники.

— По комсомольскому призыву? — машинально переспросил Сыроежкин, оставив без взаимности активность Чижиковой, что немного ее огорчало. Ей давно не представлялась возможность отвести душу, тем более с располагавшим к этому человеком.

— То-то я смотрю, зелена вроде. Школу-то хоть закончила?

— Ага-а! Я…

— Ну добро! Здесь будешь, Чижикова, — оборвал излияния санинструктора Сыроежкин, все еще сидевший на подоконнике в своей немыслимой позе, — держи фонарик вот! — пошатнувшись, протянул он руку, не вставая. — Иди, иди сюда, не бойсь. Кольцо в полу вон видишь? Запрятали мы в подполе, что уцелело. Для большей сохранности. Разберись-ка там покудова, только не ройся. Так, общий порядок. Ясно? Я скоро! — добавил он вслед наклонившейся к люку Гале, поспешно завертывая в портянки свое богатство. Та, поднимавшая тяжелую крышку, как ему показалось, ничего особенного не заметила.

В погребе были свалены никелированные круглые коробки со стерильными бинтами и хирургическим инструментом, пара костылей, несколько шин и жгутов, да еще полупустая канистра с чем-то булькающим внутри.

Протерев полки и вытряхнув за дверь с помощью обнаруженного здесь же старого мешка собранный с них сор, Галя, аккуратно все расставила, в том числе и свои сумки. Закрыв крышку и сняв шинель, она натаскала в комнату снег и, подоткнув юбку, протерла мешком пол. Совсем умаявшись, девушка устроилась у стола в углу на табуретке. Поджидая военфельдшера, Галя понемногу грызла «железный» сухарь и, положив голову на локти, незаметно задремала. Разбудил ее гром бомбежки…

* * *

Едва только последняя фугаска, багряно блеснув в выси будто отполированными боками, душераздирающе отвизжав, трескуче грохнула взрывом где-то в исковерканных бомбами окопах, которые полукружиями опоясывали Верхне-Кумский, со стороны Аксая неожиданно совсем близко и сразу во многих местах в степи показались грузные, угловатые, приземистые силуэты. В первый момент не опомнившиеся после бомбежки люди приняли было танки за свои, вернувшиеся с Аксая, и этого мгновенного заблуждения оказалось достаточно, чтобы события развернулись необратимо. Серо-желтые машины, стремительно приближаясь, то пестрели появлявшимися и исчезавшими на ослепительно заблестевшем зеркале снегов длинными, прыгающими тенями, то скрывались за облаками снега, взвихренными гусеницами или пушечными выстрелами, сверкавшими частыми блицами. Окутанный многоцветной паутиной трасс танковых пулеметов, передний край обороны Отдельного стрелкового полка подполковника Диасамидзе кипел разрывами. Запоздало, перебивая друг друга, в разных местах недружно затявкали сорокапятки, раскатисто ударили 76-миллиметровые пушки полковой артиллерии, защелкали противотанковые ружья, но первые танки уже достигли линии окопов, благополучно преодолев минные поля, в которых немецкие саперы ночью сумели сделать для них проходы.

Растекаясь по окопам в стороны, танки пропустили вперед тяжелые бронетранспортеры. Грузно покачиваясь и кивая тупорылыми радиаторами, они заклокотали белым пламенем венчавших их крупнокалиберных пулеметов. Грубый, отрывистый стук временами перекрывал общее кипение звуков боя. Пока танки, накреняясь, утюжили окопы, вертелись на месте и вдруг, мертво замирая, чадно горели, бронетранспортеры прорвались в затопленный дымным варевом поселок. Из чрева их угловатых туш наземь тяжело спрыгивали гренадеры в низко надвинутых касках и, пестря светляками пламени гремевших «шмайсеров», мелькали меж стен в узких улочках поселка. Выскакивая повсюду и снова пропадая, они, понукаемые офицерами, стягивались к немногим очагам сопротивления.

Устремившись следом за Сыроежкиным из щели, Галя с внезапно подступившей к горлу дурнотной тошнотой обмерла перед лежащим на обугленной земле почти голым солдатом, чуть прикрытым дотлевающими, зловонно дымившими клочьями одежды. В глазах у нее все поплыло, но, боясь потерять военфельдшера из виду, Галя, собрав силы, не чувствуя ног, спотыкаясь, побежала вверх по улочке. В упор увидев впереди гренадеров, распластавших по ветру полы зеленых шинелей, она инстинктивно прижалась к какой-то стене. Отвлеченные офицерской шинелью высокого Сыроежкина, а может быть, просто пренебрегая девушкой, немцы позволили ей юркнуть за угол, во двор, где она притаилась за деревянным сарайчиком. Переведя дух, Галя снова метнулась на улочку, но там, тяжело топая короткими подкованными сапогами, снова вереницей бежали гренадеры. Как только последний скрылся, она, бегло оглянувшись, выскочила и кинулась вверх.