Конец Желтого Дива - [25]

— А вы куда?

— В магазин схожу. Хочу купить детишкам рубашки. Куда я дену свои деньги, с собой в могилу что ли возьму? Правильно, товарищ сержант?

— Так точно, товарищ полковник!

…Ребята, оказывается, не знали, что я парикмахер. Вначале они не соглашались стричься, капризничали : за ушки-лопушки свои боялись. Но когда я заявил, что тот, кто не пострижется, не пойдет в цирк, все захотели подвергнуться операции, первыми.

— Дядя, а вы работаете парикмахером? — поинтересовался Батыр.

— Да, я работаю парикмахером.

— Дядя, а вы умеете красить волосы? — спросил Батыр.

— Умею.

— Выкрасьте тогда мои волосы в черный цвет.

— Зачем это тебе?

— Все меня рыжим дразнят.

— Кто будет дразнить тебя, тому я отрежу уши. Самой острой бритвой! — пригрозил я.

— Оба уха?

— Оба.

Мое твердое обещание, по-видимому, так обрадовало Батыра, что он терпеливо сидел, хотя мои заржавевшие от безработицы ножницы выдергивали из его прически целые пучки волос.

За час я привел головы грачат в соответствующий вид. К этому времени и Салимджан-ака вернулся с покупками. Вы бы видели, как ребята обрадовались обновкам. Я, наверное, не смогу описать, что они выделывали. А Бахрам-бесштанник зажал под мышкой брюки, которые принес Салимджан-ака, и начал подпрыгивать на месте, как мячик.

— Ты чего не надеваешь свои брюки? — спросил я строго.

— А если я их надену, а когда нужно не смогу отстегнуть пуговицы, то штанишки будут опять мокрые, — пояснил Бахрам, готовый отправиться в цирк в своем натуральном виде.

Наконец тронулись в путь. Я сел за руль, полковник — рядом со мной, а семеро грачат устроились на заднем сиденье. Одного, повзрослее, уложили в багажник. Вернее, он сам потребовал это место, которое, как я понял, было его законным: года два тому назад в этом же багажнике он ездил в горы за тюльпанами.

Когда выехали на дорогу, мне отчего-то стало очень и очень весело и радостно. То ли было приятно, что еду вот в машине, рядом с человеком, которого все милиционеры города кличут не иначе, как учителем, наставником, или подействовал щебет этих галчат, не знаю; во всяком случае меня переполняли радость, гордость и еще какие-то подобные приятные чувства.

— А дети умеют петь? — крикнул я, оборачиваясь назад.

— Не умеем, — признались они честно. — Зато знаем стихи!

— Давайте, шпарьте!

— «Учитесь отлично!

— Мудрыми будьте!

— Говорил нам всегда!

— Дедушка Ленин!» — начали выкрикивать детишки каждый по строчке. Так мы ехали и ехали, но вдруг машина издала какой-то звук, похожий на рыдание, подергалась и стала посреди дороги. Минуть пять ласкал я каблуком стартер — хоть бы что! Потом решил, что, возможно, нет подачи бензина — проверил карбюратор. Но здесь был полный порядок. А может, нет искры? Бобина тоже работала нормально, подавала ток. Салимджан-ака вылез из машины, пнул колеса, потрогал бампер и сказал, пожав плечами: «Да вроде все в порядке!»

— Наверно, аккумуляторы сели. Придется толкать, — предложил я. Полковник поддержал. Детишки облепили машину, как мухи кусок хлеба, намазанного медом. «Москвичок» двинулся, пожалуй, быстрее, чем умел ехать на моторе, который сейчас, впрочем, по-прежнему не желал издавать ни единого живого звука. После этого мы решили, что Салимджан-ака с детишками доберутся до цирка на какой-нибудь попутной, а я, устранив неполадки, подъеду следом.

Помучавшись с полчаса, я призвал на помощь проезжавших мимо шоферов. Осмотрев мою машину, они, как сговорившись, заявляли лишь одно: «Давно пора эту колымагу в утильсырье сдать!» и без сожаления оставляли меня с моим мучителем. Пришлось гнать «Москвича» обратно.

Отбуксировать нас домой согласился за три рубля арбакеш, развозящий по городу уголь. Осел был здоровенный, мигом домчал до дома. Изнывая от безделья, я принялся поливать розы, подмел двор. Тетушка Лутфи принесла большую миску машкичири[4]. Подчистую умяв его, я опять приободрился. Вообще ведь я такой: поем плотненько и плохого настроения как не бывало! Насвистывая, я стал слоняться по дому.

Остановился у книжного шкафа. Может, почитать что-нибудь? Среди книг я обнаружил толстую общую тетрадь. Это были какие-то черновики Салимджана-ака. Знаю, нехорошо читать чужие записки без разрешения. Но я разве чужой Салимджану-ака? Я же его приемный сын! Неужели сын не имеет права познакомиться с записями отца?!

Я слышал, что полковник пишет книгу — памятку для молодых милиционеров. Рукопись этой книги я и держал сейчас в руках. Отыскав место, где было поменьше помарок и исправлений, принялся читать.

«Ты пришел работать в милицию, значит, ты собрался служить своему народу, Родине.

Работник милиции должен быть человеком глубоко мыслящим, хладнокровным и при этом иметь горячее, доброе сердце. Будь честным, не используй в корыстных целях свое положение.

Ты выступаешь от имени государства, будь достоин этого.

Верь людям, ищи их поддержки.

Сбившимся с пути протяни руку помощи.

Твоя цель — не посадить, а спасти от тюрьмы.

Не спеши бесповоротно осудить человека. Но если уверен, что прав, до конца отстаивай свое мнение.

Твой авторитет — авторитет органов милиции. Авторитет милиции — авторитет государства. Береги, не запятнай свой авторитет.