Конец января в Карфагене - [22]

А какую эффектную вагоновожатую они с Сермягой отметили в районе, где у них, должно быть, происходила пересмена! Лучезарное лицо, гладкие, загорелые ноги в изящных босоножках.

Сермяга был потрясен и не знал, что делать. Нам обоим хотелось проникнуть в коллектив, где попадаются такие экземпляры. Столько опрятной, природной привлекательности излучала эта незнакомка… Много лет спустя, уже получив в психдиспансере инвалидность, Сермяга подумывал устроиться кондуктором, однако предпочел торговать печатной эротикой в здании автовокзала.

После таких встреч всю жизнь сохраняется ощущение непоправимой утраты, упущенной возможности повернуть судьбу в здоровое русло, выбрать правильный маршрут… Пожертвовав всем, что украшает твое одиночество? — Чорта с два! Дороговизну подобного шага сознает даже более порывистый, и от этого порою примитивный в суждениях Сермяга.

* * *

Самойлов ехал навеселе, довольный тем, что снова догнал свой трамвай. Трамвай символизировал прошлое, но не пропавшее бесследно собрание имен, мелодий, киносюжетов, даже несколько запахов… Не столь отдаленное прошлое в смысле времени, чтобы все это успело стать чужим настолько, что уже непонятно, кто от кого стремится избавиться, кто кого хотел бы забыть первым. Не столь отдаленное, пошлое ощущение от глотка вина, поцелуя, запрокинутой головы и устремленного в осеннее небо взгляда.

Рано утром он пешком совершил прогулку в относительно новый спальный район, надеясь застать по известному ему с прошлого лета адресу нужного ему человека. Дверь ему никто не открыл.

Растерянный Самойлов, одолев три извилистые автобусные остановки, решил махнуть в совсем другой конец города, где река шире и дышится легко. Заметив, что трамвай, высадив на привокзальной площади пассажиров, принялся описывать круг, Самойлов, придерживая полы жакета, побежал и влетел во второй вагон трамвая, который не торопился отъезжать и тронулся лишь когда к первому вагону, вытирая на ходу губы, приблизилась молодая женщина-кондуктор в черном полушубке и джинсах, заправленных в сапоги. Самойлову ее силуэт показался знаком.

Уже в пути Самойлов спохватился, что не посмотрел, какой это номер и куда он идет. В любом случае, еще как минимум полчаса об этом можно не беспокоиться — дорога прямая, впереди никаких неожиданностей.

Кроме Самойлова во втором вагоне ехало лишь несколько пенсионеров — старики и старухи с большими базарными сумками. Кондуктор не торопилась перебегать из вагона в вагон, чтобы проверить у них удостоверения. На Самойлова никто не обращал внимания, за окном плыла бесконечная стена заводского корпуса, с тянущимся вдоль нее неизменно безлюдным тротуаром.

Самойлов осмелел и сделал маленький глоток, достав из бокового кармана фляжку, куда был перелит из пузатой поллитры с этикеткой «Слынчев бряг». Пиджак на нем был кожаный, но сильно подержанный, времен «Битлз» в Гамбурге. Теплый, свободный и нелепый. Правда, и остальные люди одевались во что попало, всячески подчеркивая свою полную растерянность, щеголяя безалаберностью и действиями, совершаемыми не к месту и не вовремя, в том числе и распитием спиртных напитков.

Во втором внутреннем кармане пиджака лежал «Мальтийский сокол». Книгу сегодня Самойлов читать не собирался, но положил туда для дендизма.

В таком виде не с проводницей, то есть с кондуктором, флиртовать, — усмехнулся он, опережая события, — а идти сдаваться прямо в «дурку».

Особый шик 90-х годов — коньяк и таблетки — вперемежку с пижонским чтением романа «о черной птичке русского генерала Кемидова».

Кроме абстрактного желания отыскать бывшую, или познакомиться с новой особой противоположного пола, была у Самойлова и менее разгульная идея о том, как провести этот день, в особенности его вечернюю часть, когда интеллигенция посещает концерты и спектакли.

Самойлову очень хотелось, устроив маленький праздник искусства, на большой громкости и внимательно (от начала до конца) прослушать купленный им в Москве на Горбушке новейший альбом Black Sabbath. Он прекрасно понимал, что ни музыка, ни возраст этой группы не прибавляют ему моложавости, и уж точно не сделают сексапильней ту, кто согласится провести с ним вечер (мысль о совместном отходе ко сну Самойлов последние годы отвергал, как только мог, не жалея денег на обнаглевших таксеров больших городов и сговорчивых частников периферии). Но что-то подсказывало ему, что «Саббат» отгрохали очередной шедевр, пускай и не совсем похожий на то, что было ранее.

В подмосковной каморке, откуда он сбежал, ни черта не работало, да и не до музыки было ему, иногороднему, чьи обе зазнобы… В общем, оба романа, если их по-литературному сравнить с выброшенными на скалы рыбинами, начинали вонять так, что находиться с ними рядом Самойлову стало неприятно. Отсюда и театральный пиджачок, и трамвайные экскурсии по любимому городу, который может спать спокойно, но для чего-то еще живет — красится, бреется, пользуется «бархатным» кремом, даже если пора подумать о другом бархате…

А ведь он, Самойлов, еще сравнительно молодой человек. И самое прямое тому доказательство — наличие обитающих с ним под одной крышей прямых родственников вдвое его, Самойлова, старше, но сохранивших будь здоров какую активность. К счастью, вчера вечером они отбыли варить воду другим таким же старикам. И со вчерашней полуночи началось, можно сказать, «недолгое счастье» одного из тех, кому согласно декларации прав человека, стремление к счастью присуще от природы.