Конец века в Бухаресте - [54]

— И все-таки, — заговорил Урматеку вновь, — продавать жалко! Ты еще молод и не знаешь, как трудно отвыкать от того, чего вернуть уже нельзя. Ведь если что уходит, то уходит навсегда! Я знаю, что вместо двух захудалых имений будем иметь фабрику. А если будем иметь и то и другое, разве не лучше? Если как следует пораскинуть мозгами, не такое это несбыточное дело!

Такая приятная неожиданность заставила Буби восхититься Урматеку. Ему довелось выслушать мнение всех (за исключением отца) об Урматеку, и вот наконец-то он понял, насколько прав старый барон, полностью доверившийся уму этого человека.

Полагая, что Буби не до конца все понимает, Янку продолжал:

— Само собой, я думаю, как же быть с этими имениями. Продавать или не продавать. А что, если взять какое-нибудь из больших боярских имений со степным черноземом да заложить за кругленькую сумму. Земля-то все равно нашей останется. Она только денежки принесет, которые нам нужны. Бобешть, Бэлэшоень, Попешть, Виделе… сколько их там? Можно любое! Только пусть барон Барбу сам укажет.

Такое блестящее практическое решение вопроса, к тому же трогательная забота об их имуществе наполнили сердце Буби глубокой признательностью. Только сейчас Буби заметил, насколько изменился Урматеку с тех пор, как он в последний раз был на родине. Встреча в Джурджу, столь краткая, была не в счет, к тому же там мешала Журубица. Буби по натуре был таков, любая радость могла заставить его забыть обо всем. На этот раз даже внешний вид Урматеку ему понравился. Перед ним был прекрасно одетый господин, говоривший сдержанно, ясно и, самое главное, дельно.

Все прежние предубеждения против Урматеку казались теперь Буби детскими и беспочвенными.

Заметил и Янку, какое впечатление он произвел на молодого человека. И, чтобы подкрепить его, торжественно произнес:

— Деньги мы дадим! Для того мы, старики, и существуем на свете, господин Буби! Дадим непременно. Ты всех поднимешь на ноги и дело пойдет!

Янку замолк, словно давая понять, что вопрос этот ясен и говорить больше не о чем. Если бы Буби потребовал уточнений, стал входить во всяческие подробности, он показал бы себя человеком деловым, опытным и умным, а вовсе не тем птенцом, каким был на самом деле. Но все развертывалось так, как хотел того Урматеку, и закончилось тогда, когда он поставил точку. Вконец очарованный, Буби даже не подозревал, какую опасность таило для него это согласие. И доверительно, по-дружески попросил:

— Так ты скажи тогда папе, о чем мы с тобой договорились.

Была в этой просьбе и радость, что дело кончилось добром, и гордость, что он все-таки взял верх, и вместе с тем опасение, что, если он будет говорить с отцом о сдаче земли в аренду, разговор может кончиться неудачно. Буби устал от напряжения и размышлений. Урматеку уловил это и усмехнулся. Что, однако, осталось неведомым опытному дельцу, так это душевное влечение молодого человека к Катушке, которое он хранил про себя в глубокой тайне. К ней-то Буби и отправился. Он был уверен, что именно ей и следует поведать обо всем, поскольку он испытывал необходимость в откровенных признаниях, а она, как он чувствовал, становилась ему все ближе и ближе.

Проводив гостя с почетом до ворот, Урматеку вернулся в кабинет. Осмотрев его хозяйским, взыскательным взглядом, он еще раз убедился, что все тут служит ему верой и правдой. Потом хлопнул в ладоши и уселся в кресло. Когда появился нерешительный слуга, который не знал, можно ему войти или нет, Урматеку потребовал шляпу и трость и, фальшиво насвистывая понравившуюся ему любовную песенку, вышел из дома.

Битый час Янку Урматеку доказывал старому барону Барбу, что затея с фабрикой может иметь успех.

— Но, Янку, откуда ты возьмешь четыреста тысяч? — озабоченно спрашивал боярин.

— Это уж моя забота! Все возможно, когда у меня за спиной ваше имя и ваша земля! И какая земля! Чистое золото! Любой кусок можно заложить по первому разряду. Что, разве плохо!

— Значит, продавать ничего не надо?

— Нет!

— И фабрику заведем?

— Стоит только захотеть! Это будет наше дело, потому что никаких компаньонов я и видеть не хочу. Цены будем назначать какие в голову придут, какие кошелек у покупателя выдержит.

— Ты действительно думаешь, что это дело прибыльное?

— Конечно! Земли заложим на короткое время, так чтобы осенью, сняв урожай, расплатиться.

Глаза у барона смеялись. Когда свои планы излагал сын, все ему казалось бредом. А сегодня то же самое, но изложенное Урматеку, представлялось блестящим делом. Однако, поразмыслив, барон заметил, что и Буби внес свой достойный вклад. Как-никак идея принадлежала ему, этого никто оспорить не мог! Удивившись этому откровению, растроганный, а возможно, и пристыженный, барон едва слышно прошептал:

— Мой сын умнее меня, Янку!

— Он далеко пойдет, ваша светлость! — ответил испытанный льстец, довольный признанием барона.

Для осуществления замысла, который уже бродил у него в голове, Урматеку нужны были сообщники в виде неведения, нужды в деньгах и лености барона. Должны были сыграть свою роль и отцовские чувства, которые наконец-то проявились. Довольный барон поглаживал бакенбарды. Долгое время он жил в разлуке со своим мальчиком. Буби был плодом юношеской связи барона, связи без любви, без страсти, но с налетом сентиментальности, что барон и посчитал, в конце концов, опасным. Поскольку на свет появился ребенок, ему дали имя и, отобрав у матери, передали на попечение старшего брата барона, Думитраке, который жил там же, в Вене. Лет десять спустя и позднее, когда Буби подрос, его привозили в Румынию. Наталия и мальчик сразу же почувствовали расположение друг к другу, и домница с годами все больше привязывалась к нему. За последнее время занятия политикой и недуги удерживали барона Барбу в Бухаресте. Про Буби он знать не знал, чему тот учится, с кем дружит, о чем думает. Отец посылал сыну деньги — и все. Когда барон узнал, что сын после смерти Думитраке навсегда возвращается в Румынию, он вовсе не обрадовался. Когда же Буби впервые заговорил о своих хозяйственных планах, барон сначала попытался защищаться, потом решил пожертвовать частью имущества, только чтобы обрести покой. И вот теперь его сын, подружившись с Урматеку (чего так хотел барон), возможно, приумножит богатство. Барон Барбу был и доволен и горд своим сыном. Склонный по природе избегать реальности, пусть даже радостной, барон, как и всегда, погрузился в мечтания, где, пользуясь двумя-тремя нитями, выдернутыми из жизни, он умел выткать для себя целый мир вожделенного покоя и удовольствий.