Конец века в Бухаресте - [117]

— Пустяки! Все пройдет! У стариков всегда так! — равнодушно отозвалась Катушка, занятая совсем другим. — Сегодня с самого утра я только о тебе и думала! У меня для тебя есть сюрприз. Замечательный! Вот увидишь!

Подпрыгивая, напевая и улыбаясь, она повлекла Буби через все комнаты в гостиную, где на стульях были разложены три карнавальных костюма. Один костюм — паяца, белый, с огромными цветными пуговицами — предназначался для Журубицы. Второй — из тяжелого желтого и голубого шелка костюм мандарина с островерхой шапочкой — был для Буби. Третий — из красного сукна с черной пелериной, вместе с высокими ботфортами и зеленой маской, увенчанной золочеными рожками, — ожидал Гунэ.

— Едем на бал! Едем на бал! — запела Журубица, хлопая в ладоши и кружась между стульями.

Буби стоял посреди комнаты. Как бы с сожалением он осмотрел костюмы и тихо сказал:

— Я не поеду! Не могу!

— Почему? — удивилась Журубица.

— Если ты немножко подумаешь, то не будешь задавать таких вопросов.

— Но ведь под маской тебя никто не увидит! — возразила Катушка. — Я же нарочно приготовила для тебя костюм мандарина, чтобы тебя никто не узнал! — Немного погодя сделав серьезное лицо, она заявила: — Знаешь что, дорогой, не порть нам удовольствие, иначе мы поссоримся. Сегодня мне очень весело. Не хватало только терпеть твою меланхолию!

Буби спокойно посмотрел на нее, однако удивление его все росло.

«Неужели она такая бесчувственная или не желает ничего чувствовать?» — спрашивал он сам себя, ощущая, как в висках начинает биться кровь.

Подумав, что, если он еще задержится перед этими костюмами, глядя на вызывающе радостную Журубицу, неслыханный скандал неминуем, Буби молча направился к двери.

Катушка вспыхнула. Она была оскорблена до глубины души. Как и Буби, она предчувствовала скандал, но не боялась его, а желала. Поэтому бросившись за ним следом, она цепко схватила его за руку и, глядя в глаза, спросила:

— Так ты не хочешь? Это твое последнее слово?

— Не хочу! — сдерживая себя, ответил Буби.

— Хорошо! Тогда не жалей, что бы ни случилось! Я все равно поеду! — Журубица повернулась на одной ноге и запела.

Угроза глубоко задела Буби, всколыхнув давние подозрения. В одно мгновение ревность взяла верх над болью. Губы его задрожали, и совершенно неожиданно для себя он повелительно крикнул, чего с ним никогда не бывало:

— Никуда ты не поедешь!

Буби было необходимо выкрикнуть этот приказ, чтобы вновь обрести себя, почувствовать, что у него есть воля, утвердиться в жизни.

Журубица застыла. Лицо у нее потемнело, и она прошипела:

— Что ты сказал? — Потом развязно и грубо бросила ему: — А ну, повтори еще раз!

Буби ничего не ответил. Он опомнился, ему было противно, он чувствовал себя разбитым. И тут Катушка выплеснула ему в лицо всю свою ненависть, все свои подлинные мысли.

— Значит, ты, — начала она высоким, пронзительным голосом, каким женщины выражают свое недовольство, — не разрешаешь мне ехать на бал? А по какому такому праву? И почему? Потому что больны его сиятельство барон Барбу? А мне какое до этого дело? Я что, его невестка или дочь? Он даже познакомиться не пожелал со мной! Повернулся спиной, когда мы повстречались! А я должна сидеть дома, посыпать пеплом голову и рыдать? Не будет этого! Не на такую дуру напали!

Схватив костюм паяца, Катушка накинула его на себя. Застегнув обвившийся вокруг шеи пышный воротник, она посмотрела на себя в зеркало: костюм был ей очень к лицу. И, словно обращаясь к кому-то третьему, кто находился в другой комнате, она бросила:

— Сначала сделай меня баронессой Барбу, а потом проси, чтобы я не ездила на бал!

Высказаться более ясно было уже просто невозможно. Буби вздрогнул, как от удара. Ведь Катушка никогда не заводила разговора, ну, хотя бы о прочности дружеских отношений, на что могла питать надежду с самого начала их связи. Но все-таки он полагал, что Журубица предана ему, и вдруг увидел, с какой ненавистью она восстала против него. Гнев его прошел. Он почувствовал, что одинок и смешон в этом совершенно чужом ему доме. Повернулся и молча взял свою шубу. Катушка надеялась, что ссора будет длинной и шумной. Ей хотелось много чего высказать Буби, возможно, она все это уже высказала, но она повторила бы и еще, и совсем по-другому. Ей не нравилось его самообладание. Оно свидетельствовало, что Буби все прочувствовал глубоко и решение его серьезно, а этого как раз и боялась Журубица. Ей хотелось просто покричать, разрядиться, но, кажется, она слишком много себе позволила. Потеряв самонадеянность, не зная, что же делать, она все-таки решила довести игру до конца. Поэтому с верха лестницы она крикнула ему вслед:

— А на бал я все-таки поеду! Так и знай!

Дверь хлопнула, и цветные стекла витража в свинцовой оправе зазвенели.

Буби ощущал усталость и глубокую печаль. Не желая даже приближаться к домам, где он бывал с Катушкой, он направился к отцовскому особняку. Была ясная, морозная ночь. Он радовался, что неожиданный скандал помогает ему выполнить сыновний долг, от которого, сам того не желая, он чуть было не уклонился. Теперь он и сам не понимал, как такое могло случиться с ним.