Конец старых времен - [87]

Хорошо, — сказал я в приливе любви, — иди же, куда задумал, негодник, только смотри, как бы через пару дней тебя не привели обратно с полицией. Деньги у тебя есть?

Пятьдесят крон.

Потом мы досчитались и до шестидесяти.

Вот и все, — сказал я, — только разве еще одно замечание, которое мне кажется не лишним: объяви, как положено, во всеуслышание о своем уходе и забери с собой документы, необходимые тебе, потому что, мой милый, мне будет вовсе не по душе, если ты выскользнешь как вор, через садовую калитку. Это, по-моему, отдает постыдным авантюризмом. Это не то, что тебе нужно. Никто не имеет права тебя удерживать, но если ты сбежишь, наш хозяин велит объявить розыск через глашатаев на площади в Крумлове.

Знаю, — отвечал Марцел, — но мне стыдно сказать, что я ухожу, что я думаю не так, как все. Пожалуйста, попросите князя, чтобы он взял меня с собой!

Это чтобы я впутывался в твои дурацкие проделки? Да ты что, глупый мальчишка! Нет, я поступлю как раз наоборот и скажу, где тебя искать!

Этого вы не сделаете, — молвил Марцел и добавил, что ему надо повидать князя.

Мне оставалось только последовать за ним.

…Мы все собрались в кухне. Полковник нарядился на славу и сейчас благодарит Франтишку за чай, который та готовит просто отлично.

А вы, — обращается он к Веронике, — так трогательно заботились о моих вещах… Честное слово, мне неловко, если я доставил вам лишний труд.

Что вы, нисколько, — ответила Вероника с улыбкой, какую я уже никогда больше не увижу на ее безобразном лице.

Ах, одной улыбки дьявольски мало! Наша кухня похожа сегодня на кладовку после пожара: очаг черный, и в плите ни единой искорки.

— Восемь часов, — говорю я Франтишке. — Интересно, что будет сегодня на ужин.

— Не ваша забота! — отрезала та с былой резкостью. Я только плечами пожал.

— Нынче будем доедать остаточки! — заявила Вероника, гремя ключами. — Каждый свою похлебку, пан Бернард!

Я понял, что она намекает на давний эпизод, когда я вынужден был бежать из комнаты Корнелии, и потому ответил так, как Вероника того заслуживала.

Ах, — добавил я затем, — коли уж мы заговорили о барышне Корнелии, то что же это ее нигде не видно?

Она заявила мне об уходе, — объяснила Франтишка. — А вы и не знаете?

Впервые слышу!

Мое удивление было, право, неподдельным, но удивление полковника казалось более естественным. Успокоившись, он открыл свою сумку и стал раздавать кольца, брошки и прочие безделушки, какими в России торгуют разносчики-армяне. Князь опорожнил сумку, и со всех сторон посыпались слова такой благодарности, словно он дарил всем чистое золото.

О, большое спасибо!

Это я спрячу и буду носить к синему платью, которое отдала пошить…

Ну что за прелесть, и зачем вы, ваша милость, себя обираете! Ей-богу, я и надеть-то это как следует не сумею!

Во всех этих возгласах я слышал искреннюю радость, хотя ценность подарков не достигала даже стоимости чарки вина.

Нет, вы и вправду должны ехать? Когда? Завтра? Ну, кто знает, что будет, может, наш хозяин еще уговорит вас остаться…

Боженька, в такую непогодь не хотелось бы мне ехать! Пока еще доберетесь до станции! Дорога не ближняя…

Вот дура-то! — окрысилась Франтишка, не в силах оторвать взора от подаренного ожерелья. — Неужто князь поедет на поезде?

А как ему ехать? Не на своих же двоих! Знаете, милочка, как это далеко?

Ах ты боже мой, — вступает тут Вероника, чтобы скрыть свое смущение, ибо до сей поры и она полагала, что князь отправится с каким-то полком и верхом на коне, — ах ты боже мой, значит, теперь мы и не узнаем, как там было дело с тем охотником? Ваш Ваня нам столько наплел, а когда мы его ловили на слове, он всякий раз говорил — спросите, мол, пана полковника. А теперь поздно.

Что-то он поделывает, бедный Ваня! Не снести ли ему в чуланчик-то хоть кусок холодного мяса?

Может, уж простите его, ваша милость?

Князь расхохотался, но так как дамы настаивали, а он должен же был в чем-то им уступить, хотя и не мог исполнить желания всех, то и начал рассказывать про охотника. Сперва Марцел поддакивал ему, смеясь в такт, что делало всю сцену похожей на какую-то комическую оперу.

История, которую я вам сейчас расскажу, — начал князь, — случилась более ста лет назад. Некий простофиля, получивший при святом крещении имя Петр…

Неверно! — воскликнул тут Марцел. — Ваня говорил — Евгений!

Этот Петр, Евгений или Павел, — продолжал князь, — став взрослым, сделался охотником и пошел служить султану. Однажды вечером надел он башмаки…

Тут Марцел рассмеялся — «ля-ля-ля!» — но князь продолжал рассказ.

— Надел он башмаки из козьей шкуры, а поверх них натянул сапоги из юфти, потому что задумал пойти на охоту. Захотелось ему отведать утятинки, и вот отправился он к озеру. Постоял на берегу, подумал, да и вошел в воду, а дробовик свой поднял над головой. В ту пору уже стемнело, и вода покрылась рябью…

«Господи, — сказал я себе, — я, старый дурак, слушаю эти россказни, словно мне десять лет от роду и нет у меня дел поважнее! Ведь это какая-то чертовски знакомая сказка из „Тысячи и одной ночи“!» Я махнул рукой на рассказ и с помощью маленькой Юлии принялся растапливать плиту.