Конец старой школы - [20]

— Телегин — кол!.. Брусников — кол!.. Плясов — кол!.. Лисенко — кол!..

И отдельно — спокойно, негромко:

— Тутеев!

Первый ученик идет к кафедре. Епифанов тем же безмятежным голосом:

— Что сегодня?

— Сегодня, батюшка, «Лица, совершающие богослужение».

— Отвечайте!

Тутеев набирает воздуху и залпом, на одном вдыхании:

— …Богослужение в храме божием совершается священнослужителями, особо для этого избранными и посвященными. Таковы: епископ, священник и…

Телегин с Брусниковым пробираются к пустым рычащим партам. Телегин, скрючиваясь:

— Плясов, Лисенко, по колу нам поставил!..

— Рры-аа!!!

— Брось дурака валять, идем зачеркивать!

Из-под парты красное, взъерошенное:

— Чего?

— Колы, говорю, поставил.

— А-а… Идем!

Двое становятся налево от кафедры, двое — направо. Тутеев — в середине, залпом:

— …при освящении их дьякон получает меньшую степень благодати, священник вдвое большую, а епископ самую высшую. «Дьякон» — слово греческое и значит…

— Батюшка, зачеркните кол! — слева.

— Батюшка, зачеркните! — справа.

Ни слева, ни справа будто никого нет. Есть только Тутеев. Епифанов Тутееву неестественно громко, бодро:

— Ну хорошо — это знаете… Что еще на сегодня?

— «Священные облачения лиц, совершающих богослужение».

— Отвечайте.

— Батюшка, зачеркните! — слева.

— Батюшка, зачеркните! — справа.

— …в отличие от обыкновенных одежд, они украшаются крестами. Одежда дьякона — стихарь, орарь и поручи…

— Ба-а-тюшка, за-аче-е…

И вдруг заметил: слева — двое, справа — двое. Епифанов тыкает рукой влево, вправо; в плечи, в спины:

— На места, на места-а, хулиганы! Не зачеркну, пусть родители вас пропорют за колы…

— Батюшка, зачеркните, мы же…

— На места, на места, потом!..

— Ба-атюшка, вы при нас!

— Пошли, говорю!

— Заче-еркните…

Епифанов стремительно хватает ручку, сухое перо бежит, царапая колы в клеточках.

— Батюшка, вы обмакните.

Ручка в чернила. Около колов появляются непонятные, раздражающие точки: точка, точка, точка… Епифанов разваливается на стуле:

— Итак, Тутеев, дальше.

— Батюшка, зачеркните! Что это за точки?..

Вскакивает, громово:

— На места, мерзавцы!!!

Ручка в чернила, ручка бежит по клеткам — колы зачеркнуты.

— Тутеев, дальше!

— …Белый цвет подризника напоминает священнику, чтобы он всегда имел чистую душу и проводил беспорочную жизнь…

* * *

Глаза рыщут по журналу. Остановились.

— Черных!

Ладонь прикрыла перышки (не спутать бы, не нарушить игру).

— Батюшка, я отказывался, я сегодня не приготовил урока.

— Когда это отказывался?

— Перед уроком.

— Кол!

Черных вскакивает. Ладонь на парте, на перышках.

— За что же кол? Я же!..

— Сиди, сиди, только не подходи. Аркович!

— Батюшка, я тоже отказывался… Как молитву прочли, я отказался.

— Гришин!

Исподлобья, категорически:

— Я отказывался.

— Жениться скоро, а все отказываешься!.. Ну хорошо, не подходи только. Жучков!

Жучков — спасенье. У Жучкова каждый год новые учебники по закону божию. У Жучкова — маленькая тетрадочка со всеми тропарями и молитвами. У Жучкова — отличное тяжелое евангелие.

— Дальше об одежде архиерея.

— …Сверху саккоса архиереи еще носят амфор, что значит наплечник. Это есть длинный широкий плат, украшенный…

…Первый этаж остался внизу — навсегда, бесповоротно. Но живуче неистребимо буйное, стриженое прошлое… Класс — лагерь, класс — детская. Веселая дань первому этажу. Вот, например, Жучков. Разве можно терпеть, что этот зубрило-мученик отвечает урок! Стоит за передней партой и, как заведенный, монотонно, без передышки…

Длинноногий Плясов перемигивается с Телегиным и тихо, бесшумно опускается под свою парту. Он на животе, по-пластунски, ползет под партами вперед. Над ним свешиваются чьи-то ноги, он их отводит, как пловец отводит водоросли. Нет. Он не спутает ноги: свешиваются ноги сидящих за партами, а ноги Жучкова ведь стоят на полу.

Епифанов, конечно, ничего не замечает. Одним глазом — на отвечающего Жучкова, другим — на далекую парту, где Черных и Кленовский играют в перышки. В сравнении с другими — тут тихо, безобидно (подумаешь, перышки!), но вот сейчас эта парта содрогнулась, пришла в движение и, будто в нее вставили мотор, поползла через весь класс к окну. Оказывается, игра в перышки кончилась и Черных с Кленовским теперь играют в автомобиль, которые в этом году появились в Т-е…

Оставив Жучкова, Епифанов сбегает с кафедры, вытаскивает из парты-автомобиля Черных и, откинувшись влево — так несут ведро с водой, — тащит его к двери. На ходу сквозь зубы:

— Черных… Белых… Красных… Желтых… Рыжих… Пшел вон из класса!!!

С той же приговоркой, которая всем нравится и всех смешит, Епифанов волочит к двери рыхлого, пунцового Кленовского:

— Кленовский… Берёзинский… Дубовский… Стоеросовский… Пшел вон из класса!!!

Кленовский выкрикивает: «Батюшка! Я хочу… отвечать урок… у меня… у меня отметки в четверти нет!» — но всё равно выбрасывается за дверь.

…Теперь пора!

Епифанов идет от двери к кафедре медленно, спокойно, будто ничего и не было. На ходу подбадривает Жучкова, стоящего за партой.

— Дальше, Жучков! Дальше!..

— …получает меньшую степень благодати, священник вдвое большую, — без передышки долдонит Жучков, — епископ самую высшую… «Дьякон» — слово греческое, и оно обозначает…