Конец сказки - [132]

– Нет! – завопил он во все легкие, отчаянно упираясь. – Пусти, гадина, пусти!

Даром. Чудище, в облике которого теперь не осталось ничего человеческого, обладало невероятной силой.

– Помогите! – заверещал Андрей. На счастье, откуда-то, почти сразу вынырнул Атасов. Правда, вместо того, чтобы сражаться с монстром, он просто взял Бандуру за руки и выдернул из лифта. Кабина сразу исчезла, вместе с окровавленным телом Артема Павловича Поришайло и коридором, где валялись трупы телохранителя Миши и безымянного охранника. Стены сдвинулись, потолок из мраморного стал дощатым. Никаких растровых светильников, зато дневной свет из окон. Повернув голову и все еще рассчитывая увидеть отвратительного паука размером с корову, Андрей обнаружил, что лежит на грубо сколоченной лавке, укрытый старым тулупом армейского образца.

– Где я? – спросил он охрипшим голосом. Во рту стояла горечь потери, горечь похмелья только усугубляла ее. Бандура подумал, что здорово выпил накануне. Атасов открыл было рот, он колебался, говорить, или нет, в это мгновение Андрей вспомнил все. События не приходили к нему по одному, а нахлынули вместе как волна, захлестнули и понесли. Он подумал, что рискует захлебнуться в ней. Их с Атасовым приютил в своей лачуге дед Орест, его дом сгорел вместе с его отцом, потому что отставной майор Бандура заснул с сигаретой. Следователь, приехавший по этому случаю из райцентра, обмолвился якобы, что трагедия произошла из-за водки. Такой вот незамысловатый конец. Очередная жертва в длинном списке павших на войне без стрельбы, громогласных криков «Ура» и военнопленных. Это случилось почти полтора месяца назад. Прошло без малого шесть недель. Ему никто не сообщил об этом, поскольку ни у кого не было его координат. Так что он обо всем узнал сам, вернувшись к разбитому корыту, почти как в сказке о рыбаке, исчерпавшем терпение золотой рыбки.

Андрей сказал, что хочет поехать на кладбище. Атасов пытался отговорить его, упирая на то, что у Андрея жар. Это действительно было так. Андрей возразил, заявив, что и так слишком долго откладывал, потирая покрасневшие глаза.

Потом он увидел себя и Атасова бредущими по кладбищу, в поисках могилы отца, увенчанной простым стальным крестом, на который раскошелился сельсовет. Атасов нес водку, краюху украинского и блок сигарет «Лаки Страйк», тех самых, что он вез так долго.

Отца похоронили рядом с матерью. Могилы бабушки и деда были тут же, неподалеку. На кресте, стоявшем на могиле отца, висела пара засохших венков, которые напоминали перекати-поля, очутившиеся здесь по прихоти ветра. Андрей подумал о том, что стал таким же перекати-полем с тех пор, как около года назад уехал в город.

– Здесь теперь вся моя семья, – сказал Андрей Атасову.

* * *

– Выпей чаю, – предложил Атасов, с тревогой наблюдавший за Андреем. – Еще горячий. Дед туда какой-то травы бросил, говорит, антибиотики, типа, отдыхают. Я ему верю. Дед, похоже, прошел и Крым, и Рим, и здорово поднаторел в искусстве врачевания, вследствие множества всевозможных ранений и полного отсутствия медицины. Может оно и к лучшему, что мы с тобой не поехали в больницу. Я начал так думать после того, как увидел его в деле. Он, знаешь, такую кипучую деятельность тут развернул, чтобы тебя на ноги поставить…

– Кто?

– Как кто? Дед Орест, – на лице Атасова Андрей прочитал такое искреннее удивление, что невольно улыбнулся. – Оказывается, – продолжал Атасов, пока он партизанил и против немцев, и против наших, выучился на фельдшера, волей неволей, мотаясь по лесам. Знаешь, я начинаю менять свое отношение к бандеровцам, а ведь мой дед был еще похлестче твоего. Если ты помнишь, он служил в МГБ, после войны наводил порядок на Западной Украине. То есть то, вероятно, что они подразумевали под этим понятием, в то время. Времена, между прочим, были военными, законы – соответствующими. Тем не менее, я начинаю думать, Бандура, что среди этих парней попадались славные ребята, дед Орест – один из них. Подозреваю, что приобретенные во время партизанской войны навыки спасли ему жизнь в Сибири, когда он мотал свой четвертной в лагерях. Шансы у врача все же выше, чем у простого работяги. И сам себя, типа, вылечишь, если что, как, если мне память не изменяет, учил Авиценна, и пайка жирнее. Ведь, согласись, и урки, и даже вертухаи болеют, иногда типа.

Пока Атасов говорил, Андрей нащупал свежие повязки, сменившие гипсы, наложенные в Ястребином покойным доктором. Правда, вместо бинтов использовалась материя вроде парусины, под ней чувствовалось что-то твердое, Андрей подумал – шины. Атасов на это кивнул.

– Я же тебе говорил, дед развил кипучую деятельность. Ошпарил стол кипятком, вытащил из-под кровати набор хирургических инструментов, похоже, немецких, судя по качеству. Ну и… признаться, меня здорово смутили его попытки строить из себя хирурга, на первых порах, но, когда он предложил мне попробовать себя ассистентом, и я, согласившись, увидел, на что он способен… – Атасов присвистнул. – Ему бы заведовать хирургическим отделением. А не прозябать в нищете.

– А где он сейчас?

– Копается в огороде. Баньку мне протопил. Вчера… Накатили мы с ним, порядочно. Почти всю казенку прикончили, что я привез. Хотя он, как выяснилось, отдает предпочтение самогону.