Конец пути - [52]

— Но в его случае и то и другое верно, — очень настойчиво.

— Во сколько он за тобой заедет?

— Мы решили, что после ты сам отвезешь меня домой, — бойко сказала Ренни.

— После того как мы оба кончим?

— Перестань, пожалуйста!

— Ну что, тогда поехали? В смысле, домой?

Она посмотрела на меня в полной растерянности.

— Он же не будет тебе всякий раз учинять допрос с медосмотром, или как? — ухмыльнулся я. — Да и проверить ничего не сможет. Все, что тебе нужно сделать, это поклясться скаутской присягой, что мы честно исполнили свой долг.

Вот здесь-то она впервые по-настоящему разглядела дилемму, перед которой оказалась: или ей придется лечь со мной в постель, чего ей не хотелось, или соврать Джо, чего ей также совсем не хотелось; третья альтернатива-утвердить свою собственную позицию, просто-напросто отказавшись следовать в русле его большой политики, — была ей, очевидно, не по силам.

— Господи! А что бы ты сделал на моем месте, Джейк?

— Послал бы его к чертовой матери! — бодро сказал я. — Во-первых, я бы сюда не поехал. Но раз уж я здесь оказался, я бы на твоем месте, ни секунды не поколебавшись, наврал бы ему с три короба. И побольше кровавых деталей. Скажи, что мы пять раз душили друг друга в объятиях и еще два раза совершили грех содомский. Он сам напросился. Голову даю на отсечение, что больше он тебя ко мне не пошлет, если ты, конечно, распишешь ему небо звездами. Это же старый фокус — избавиться от дурного закона, доведя его до абсурда.

Ренни куснула костяшку кулака и коротко мотнула головой.

— Я не смогу ему солгать. И лечь с тобой в постель — тоже не смогу.

— Тогда пошли его к черту.

— Ты просто не понимаешь, как это все на него повлияло, Джейк. Он не сумасшедший; я даже и невротиком его назвать не могу. Мне кажется, он думает сейчас более ясно и напряженно, чем когда-либо. Но для него это вопрос жизни и смерти. Для нас обоих. Это наш самый серьезный кризис.

— Что он сделает, если ты скажешь, что не можешь с ним согласиться в одном-единственном данном конкретном случае?

— Что угодно. Он может просто встать и уйти — навсегда, а может застрелиться или перестрелять нас всех. Я даже могу себе представить, как он везет меня обратно к тебе, сразу же, и сам приходит вместе со мной, чтобы убедиться…

— Чтобы убедиться, что ты проделаешь все то, что должна хотеть проделать? Ренни, это же смешно!

— Он подумает, что я окончательно его предала. Сдалась и опустила руки.

— Господи ты боже мой, ну пойдем тогда в постель. Если уж ты не можешь притвориться, что принимаешь его всерьез, давай и в самом деле примем его всерьез. Я тебе гарантирую, что больше он тебя сюда посылать не станет. — Я встал. — Давай-ка, милая моя: ты сможешь пересказать ему все то, что я нарисовал тебе раньше, и говорить будешь чистую правду. Закатим старине Джо урок с наглядной демонстрацией материала.

— Да как ты и думать-то об этом можешь? — закричала Ренни. Честно говоря, чувства у меня — впрочем, как обычно — были самые разноречивые. Ренни переживала классический конфликт между тем, чего тебе хочется, и тем, что ты считаешь должным, — вернее, между нежеланием дальнейших супружеских измен и нежеланием врать Джо Моргану; в моем же конфликте оба варианта, во-первых, были для меня вполне приемлемы, а во-вторых, мне разом хотелось и того и другого. Я был бы рад навсегда отделаться от всякого дальнейшего участия в этой истории, разрушившей нестандартные отношения между Морганами (каковыми отношениями, кстати говоря, я был готов восхищаться, но примерить их всерьез на себя, при моей-то смене настроений — нет уж, увольте), и в то же время в данном случае я был готов помочь Джо: потому, что обещал свою помощь, а также потому, что одна добрая доза этого лекарства должна была заставить его выписать другой рецепт. Кроме того, хотя по временам я ничего не имею против толики садизма в сексе, у меня был не тот настрой, чтобы устраивать Ренни пытку, а постель для нее была бы сейчас пыткой; но при этом, как я и сказал уже раньше, меня к ней тянуло, и тянуло всерьез. Чувство вины — так уж вышло, хотя в его уместности я до сих пор ничуть не сомневался — куда-то подевалось в суматохе, вызванной мелодраматическим жестом Джо. Я был слишком удивлен и заинтригован развитием событий, чтобы вспоминать лишний раз о своей виновности.

— Я не стану занимать позиций, — твердо сказал я. — Я тоже ухожу от темы, но только через задницу. Что бы ты ни сделала, я — за.

— Я не могу в постель! — взвыла Ренни.

— Тогда поехали домой.

— Я не могу\ Пожалуйста, ну пожалуйста, Джейк, спусти меня с лестницы или изнасилуй! Я ничего не могу сделать сама!

— А я не собираюсь принимать за тебя решения, — сказал я. И это тоже, наверное, был своего рода садизм, зато все по-честному; я и в самом деле не смог бы от всей души сделать ни того, ни другого, а вполдуши лучше сидеть тихо, нежели делать драматические жесты. Ренни, скорчившись на стуле, заливалась слезами полных две минуты; ей было по-настоящему плохо.

Твою мать, а сколько всяких иных путей можно было придумать. Очень может быть, подумал я, что в конечном счете Морганы погибнут просто от недостатка воображения. Я глянул на Лаокоона: гримаса была отстраненной и безо всяких намеков.