Конец прекрасной эпохи - [8]

Что? Как я реагировал? Никак.

Конечно, я узнал его. Я видел

их вместе как-то раз в универмаге.

Они там что-то покупали. Я

тогда и понял…

Дело в том, что с ним

я сталкивался изредка на пляже.

Нам нравилось одно и то же место —

там, знаете, у сетки. И всегда

я видел у него на шее пятна…

Те самые, ну, знаете… Ну, вот.

Однажды я сказал ему — ну, что-то

насчет погоды, — и тогда он быстро

ко мне нагнулся и, не глядя на

меня, сказал: «Мне как-то с вами неохота»,

и только через несколько секунд

добавил: «разговаривать». При этом

все время он смотрел куда-то вверх.

Вот в ту минуту я, клянусь вам, мог

убить его. В глазах моих стемнело,

я ощутил, как заливает мозг

горячая волна, и на мгновенье,

мне кажется, я потерял сознанье.

Когда я наконец пришел в себя,

он возлежал уже на прежнем месте,

накрыв лицо газетой, и на шее

темнели эти самые подтеки…

Да, я не знал тогда, что это — он.

По счастью, я еще знаком с ней не был.

Потом? Потом он, кажется, исчез:

я как-то не встречал его на пляже.

Потом был вечер в доме офицеров,

и мы с ней познакомились. Потом

я увидал их там в универмаге…

Поэтому его в субботу ночью

я сразу же узнал. Сказать вам правду,

я до известной степени был рад.

Иначе все могло тянуться вечно,

и всякий раз после его визитов

она была немного не в себе.

Теперь, надеюсь, все пойдет как надо.

Сначала будет малость тяжело,

но я-то знаю, что в конце концов

убитых забывают, и к тому же

мы, видимо, уедем. У меня

есть вызов в Академию. Да, в Киев.

Ее возьмут в любой театр, а сын

с ней очень дружит. И возможно, мы

с ней заведем и своего ребенка.

Я — хахаха — как видите, еще…

Да, я имею личное оружье.

Да нет, не «стечкин» — просто у меня

еще с войны трофейный «парабеллум».

Ну да, раненье было огнестрельным".

4

"В тот вечер батя отвалил в театр,

а я остался дома вместе с бабкой.

Ага, мы с ней смотрели телевизор.

Уроки? Так ведь то ж была суббота!

Да, значит телевизор. Про чего?

Сейчас уже не помню. Не про Зорге?

Ага, про Зорге! Только до конца

я не смотрел — я видел это раньше.

У нас была экскурсия в кино.

Ну вот… С какого места я ушел?

Ну, это там, где Клаузен и немцы.

Верней, японцы… и потом они

еще плывут вдоль берега на лодке.

Да, это было после девяти.

Наверно. Потому что гастроном

они в субботу закрывают в десять,

а я хотел мороженого. Нет,

я посмотрел в окно — ведь он напротив.

Да, и тогда я захотел пройтись.

Нет, бабке не сказался. Почему?

Она бы зарычала — ну, пальто,

перчатки, шапка — в общем, все такое.

Ага, был в куртке. Нет, совсем не в этой,

а в той, что с капюшоном. Да, она

на молнии.

Да, положил в карман.

Да нет, я просто знал, где ключ он прячет…

Конечно, просто так! И вовсе не

для хвастовства! Кому бы стал я хвастать?

Да, было поздно и вообще темно.

О чем я думал? Ни о чем не думал.

По-моему, я просто шел и шел.

Что? Как я очутился наверху?

Не помню… в общем, потому что сверху

спускаешься когда, перед тобой

все время — гавань. И огни в порту.

Да, верно, и стараешься представить,

что там творится. И вообще когда

уже домой — приятнее спускаться.

Да, было тихо и была луна.

Ну, в общем было здорово красиво.

Навстречу? Нет, никто не попадался.

Нет, я не знал, который час. Но «Пушкин»

в субботу отправляется в двенадцать,

а он еще стоял — там, на корме,

салон для танцев, где цветные стекла,

и сверху это вроде изумруда.

Ага, и вот тогда…

Чего? Да нет же!

Еенный дом над парком, а его

я встретил возле выхода из парка.

Чего? А вообще у нас какие

с ней отношения? Ну как — она

красивая. И бабка так считает.

И вроде ничего, не лезет в душу.

Но мне-то это, в общем, все равно.

Папаша разберется…

Да, у входа.

Ага, курил. Ну да, я попросил,

а он мне не дал, и потом… Ну, в общем,

он мне сказал: «А ну катись отсюда»

и чуть попозже — я уж отошел

шагов на десять, может быть, и больше —

вполголоса прибавил: «негодяй».

Стояла тишина, и я услышал.

Не знаю, что произошло со мной!

Ага, как будто кто меня ударил.

Мне словно чем-то залило глаза,

и я не помню, как я обернулся

и выстрелил в него! Но не попал:

он продолжал стоять на прежнем месте

и, кажется, курил. И я… и я…

Я закричал и бросился бежать.

А он — а он стоял…

Никто со мною

так никогда не говорил! А что,

а что я сделал? Только попросил.

Да, папиросу. Пусть и папиросу!

Я знаю, это плохо. Но у нас

почти все курят. Мне и не хотелось

курить-то даже! Я бы не курил,

я только подержал бы… Нет же! нет же!

Я не хотел себе казаться взрослым!

Ведь я бы не курил! Но там, в порту,

везде огни и светлячки на рейде…

И здесь бы тоже… Нет, я не могу

как следует все это… Если можно,

прошу вас: не рассказывайте бате!

А то убьет… Да, положил на место.

А бабка? Нет, она уже уснула.

Не выключила даже телевизор,

и там мелькали полосы… Я сразу,

я сразу положил его на место

и лег в кровать! Не говорите бате!

Не то убьет! Ведь я же не попал!

Я промахнулся! Правда? Правда? Правда?!"

5

Такой-то и такой-то. Сорок лет.

Национальность. Холост. Дети — прочерк.

Откуда прибыл. Где прописан. Где,

когда и кем был найден мертвым. Дальше

идут подозреваемые: трое.

Итак, подозреваемые — трое.

Вообще, сама возможность заподозрить

трех человек в убийстве одного

весьма красноречива. Да, конечно,

три человека могут совершить

одно и то же. Скажем, съесть цыпленка.

Но тут — убийство. И в самом том факте,