Конец прекрасной эпохи - [7]

А я так не считаю. Он, конечно,

серьезный человек, хоть офицер.

Но это ощущенье для меня

всего важнее! Разве он сумел бы

мне дать его? О Господи, я только

сейчас и начинаю понимать,

насколько важным было для меня

то ощущенье! Да, и это странно.

Что именно? Да то, что я сама

отныне стану лишь частичкой мира,

что и на мне появится налет

той патины. А я-то буду думать,

что непохожа на других!.. Пока

мы думаем, что мы неповторимы,

мы ничего не знаем. Ужас, ужас.

Простите, я налью себе вина.

Вы тоже? С удовольствием. Ну, что вы,

я ничего не думаю! Когда

и где мы познакомились? Не помню.

Мне кажется, на пляже. Верно, там:

в Ливадии, на санаторском пляже.

А где еще встречаешься с людьми

в такой дыре, как наша? Как, однако,

вам все известно обо мне! Зато

вам никогда не угадать тех слов,

с которых наше началось знакомство.

А он сказал мне: "Понимаю, как

я вам противен, но…" — что было дальше,

не так уж важно. Правда, ничего?

Как женщина, советую принять

вам эту фразу на вооруженье.

Что мне известно о его семье?

Да ровным счетом ничего. Как будто,

как будто сын был у него — но где?

А впрочем, нет, я путаю: ребенок

у капитана. Да, мальчишка, школьник.

Угрюм; но, в общем, вылитый отец…

Нет, о семье я ничего не знаю.

И о знакомых тоже. Он меня

ни с кем, насколько помню, не знакомил.

Простите, я налью себе еще.

Да, совершенно верно: душный вечер.

Нет, я не знаю, кто его убил.

Как вы сказали? Что вы! Это — тряпка.

Сошел с ума от ферзевых гамбитов.

К тому ж они приятели. Чего

я не могла понять, так этой дружбы.

Там, в ихнем клубе, они так дымят,

что могут завонять весь южный берег.

Нет, капитан в тот вечер был в театре.

Конечно, в штатском! Я не выношу

их форму. И потом мы возвращались

обратно вместе.

Мы его нашли

в моем парадном. Он лежал в дверях.

Сначала мы решили — это пьяный.

У нас в парадном, знаете, темно.

Но тут я по плащу его узнала:

на нем был белый плащ, но весь в грязи.

Да, он не пил. Я знаю это твердо;

да, видимо, он полз. И долго полз.

Потом? Ну, мы внесли его ко мне

и позвонили в отделенье. Я?

Нет — капитан. Мне было просто худо.

Да, все это действительно кошмар.

Вы тоже так считаете? Как странно.

Ведь это ваша служба. Вы правы:

да, к этому вообще привыкнуть трудно.

И вы ведь тоже человек… Простите!

Я неудачно выразилась. Да,

пожалуйста, но мне не наливайте.

Мне хватит. И к тому ж я плохо сплю,

а утром — репетиция. Ну, разве

как средство от бессонницы. Вы в этом

убеждены? Тогда — один глоток.

Вы правы, нынче очень, очень душно.

И тяжело. И совершенно нечем

дышать. И все мешает. Духота.

Я задыхаюсь. Да. А вы? А вы?

Вы тоже, да? А вы? А вы? Я больше —

я больше ничего не знаю. Да?

Я совершенно ничего не знаю.

Ну, что вам нужно от меня? Ну, что вы…

Ну, что ты хочешь? А? Ну что? Ну что?"

3

"Так вы считаете, что я обязан

давать вам обьяснения? Ну, что ж,

обязан так обязан. Но учтите:

я вас разочарую, так как мне

о нем известно безусловно меньше,

чем вам. Хотя того, что мне известно,

достаточно, чтобы сойти с ума.

Вам это, полагаю, не грозит,

поскольку вы… Да, совершенно верно:

я ненавидел этого субьекта.

Причины вам, я думаю, ясны.

А если нет — вдаваться в обьясненья

бессмысленно. Тем более, что вас,

в конце концов, интересуют факты.

Так вот: я признаю, что ненавидел.

Нет, мы с ним не были знакомы. Я —

я знал, что у нее бывает кто-то.

Но я не знал, кто именно. Она,

конечно, ничего не говорила.

Но я-то знал! Чтоб это знать, не нужно

быть Шерлок Холмсом, вроде вас. Вполне

достаточно обычного вниманья.

Тем более… Да, слепота возможна.

Но вы совсем не знаете ее!

Ведь если мне она не говорила

об этом типе, то не для того,

чтоб что-то скрыть! Ей просто не хотелось

расстраивать меня. Да и скрывать

там, в общем, было нечего. Она же

сама призналась — я ее припер

к стене — что скоро год, как ничего

уже меж ними не было… Не понял —

поверил ли я ей? Ну да, поверил.

Другое дело, стало ли мне легче.

Возможно, вы и правы. Вам видней.

Но если люди что-то говорят,

то не за тем, чтоб им не доверяли.

По мне, само уже движенье губ

существенней, чем правда и неправда:

в движеньи губ гораздо больше жизни,

чем в том, что эти губы произносят.

Вот я сказал вам, что поверил; нет!

Здесь было нечто большее. Я просто

увидел, что она мне говорит.

(Заметьте, не услышал, но увидел!)

Поймите, предо мной был человек.

Он говорил, дышал и шевелился.

Я не хотел считать все это ложью,

да и не мог… Вас удивляет, как

с таким подходом к человеку все же

я ухитрился получить четыре

звезды? Но это — маленькие звезды.

Я начинал совсем иначе. Те,

с кем начинал я, — те давно имеют

большие звезды. Многие и по две.

(Прибавьте к вашей версии, что я

еще и неудачник; это будет

способствовать ее правдоподобью.)

Я, повторяю, начинал иначе.

Я, как и вы, везде искал подвох.

И находил, естественно. Солдаты

такой народ — все время норовят

начальство охмурить… Но как-то я

под Кошице, в сорок четвертом, понял,

что это глупо. Предо мной в снегу

лежало двадцать восемь человек,

которым я не доверял, — солдаты.

Что? Почему я говорю о том,

Что не имеет отношенья к делу?

Я только отвечал на ваш вопрос.

Да, я — вдовец. Уже четыре года.

Да, дети есть. Один ребенок, сын.

Где находился вечером в субботу?

В театре. А потом я провожал

ее домой. Да, он лежал в парадном.