Конец одной пушки - [9]
— Что ты так смотришь на меня?
— Ничего. Обдумываю то, что ты сказал.
Он и на самом деле после минутной вспышки гнева обдумывал слова Робера. Разве можно так вот сразу понять, не ошибаешься ли ты даже в том, что тебе кажется совершенно бесспорным? Кроме того, Робер затронул такой вопрос, из-за которого Анри ни за что не будет спорить, никогда не станет драться. Малейшее подозрение, что он действует из личной заинтересованности, — кончено! Никаких разговоров. Он предпочитает молча выслушивать обвинения. Может быть, это и неправильно, но тут уж ничего не поделаешь. Так он устроен. Это выше его сил…
— Мне мало народу надо оповестить, и я быстро кончу, — сказал Робер. — Значит, схожу на оба парохода и в пакгауз. Наверняка и там и тут ребята остановят работу, можно не сомневаться.
— Значит, до завтра, старина…
— До завтра, Анри.
А все-таки Луи поступил нехорошо. Прибавилось еще это огорчение! И так забот достаточно, а тут еще всякие неприятности валятся на тебя… Роберу, конечно, никто не может запретить говорить, о чем он хочет и кому хочет. Но Луи, занимая такой ответственный пост, мог бы все хорошенько взвесить, прежде чем одобрять или осуждать… А что же слушать одну сторону? Ведь, в конце концов, если не считать двух-трех, возможно, и резких слов, вырвавшихся в пылу спора, как же еще иначе можно было сказать то, что необходимо было сказать на собрании? Когда сражаешься, стоя на позициях партии, обязательно кого-нибудь заденешь. Только тот этого избегает, кто готов со всем примириться, кто не бьет закоснелых, сбившихся с верного пути. Только тот гладит всех по головке, кому ни жарко, ни холодно от того, что товарищ лезет в болото… Луи хотел исправить незначительную оплошность, а получилось так, что он немножко оправдал Робера, — значит, подрезает крылья у того, кто борется за линию партии. Особенно обидно, что это сделал Луи — один из тех партийных товарищей, которых Анри ставит себе в пример… Луи, конечно, его знает… Ему известно, что с Анри нянчиться не надо, он не чувствительная барышня. Но это еще не значит, что с Анри можно совсем не считаться, лишь бы не задеть глупого самолюбия Робера. Нельзя так, по старинке, понимать заботу о человеке. Вот уже несколько месяцев Анри и сам старается щадить Робера ради его прошлых заслуг и некоторых еще сохранившихся у него достоинств. Но если оберегать только тех, кто начал сдавать… У человека, который вкладывает в дело всю душу, не меньше болит душа, чем у других, и, пожалуй, на его долю выпадает больше невзгод. Ржавчина может тронуть не только бездействующие или выбывшие из строя машины… Особенно обидно, что это сделал Луи… Ну, ладно…
Все это еще вертелось в голове Анри, когда он стоял у ворот склада; а негр-часовой уже удивленно посматривал на него; чего этот француз здесь дожидается. Анри думал о своем выступлении, и одновременно кто-то в нем, словно отругиваясь, бросал: «Нет, вы не воображайте, будто все это просто, легко. Тоже мне!..» Пока ты бегаешь как сумасшедший, голова твоя беспрерывно занята… Всегда ты как будто ведешь спор, то с одним, то с другим; собеседники высказывают свое мнение о твоих действиях, и чем больше этих действий, тем жарче разгораются прения. Один скажет так, другой этак, ты возражаешь, соглашаешься, все эти «да» и «нет» сталкиваются и порождают новые мысли, как волны на воде. Всегда, всегда ты захвачен мыслями. Вот сегодня размолвка с Полеттой, потом этот внутренний спор с Луи по поводу Робера. Партийная работа, личная жизнь. Да разве их можно отделить друг от друга!.. Ну, ладно…
С чего бы Анри ни начинал свой разговор с самим собой, он неизменно приходил к этому «ладно». И он прав — в конце концов все улаживается…
К счастью, мысли, которые Анри собирался изложить перед собравшимися, пришли сами собой, как аппетит во время еды. Во-первых, нужно сказать о работе на складе: какова эта работа, что тут подготовляют. Словом, постараться убедить людей отказаться от работы. Но не только это. Нельзя витать в облаках… Тех, кто еще не готов к сопротивлению, к отказу, нужно поставить на путь, который их к этому приведет… «Смотрите, в каких условиях вы работаете и какая у вас оплата!.. Дают грошовую надбавку за потерю времени на дорогу… А какая же это надбавка за опасное производство — шестнадцать франков в час!.. Вот во сколько они оценили вашу жизнь! И жизнь тех тысяч людей, которых собираются уничтожить, пустив в ход то, что вы здесь разгружаете!» Правильно… Таким образом, он свяжет их собственное положение с вопросом мира… «Шестнадцать франков! Вот цена вашей жизни и вместе с тем — прямое признание американцев, что в этих ящиках — смерть… И не забывайте также — хотя американцы еще хуже французских хозяев, против которых вы не раз сражались и заставляли их отступать, — не забывайте, что и американцев тоже можно победить». Это обязательно надо сказать, потому что нередко мы сталкиваемся с таким же неправильным взглядом, какой был в начале оккупации… гитлеровской оккупации… Тогда кое-кто думал, что раз мы находимся под пятой иностранной армии, то нечего и выставлять никаких требований, все равно ничего не добьешься, дело безнадежное… «Так вот, имейте в виду, что американские хозяева, как любые другие, сдадутся, если вы будете сплочены между собой и поведете борьбу до конца». После этих двух основных мыслей нужно будет еще показать, что работа на складе — не единственная, какую можно получить. «Кто так думает — ошибается! Сколько найдется дела, если будет проводиться мирная политика… Отказывайтесь от этой работы, срывайте ее! Вы отнюдь не обречете себя на безработицу. Наоборот. Вы только приблизите великие перемены, и тогда у всех будет работа на благо мира».
Роман Стиля «Первый удар» посвящен важнейшей теме передовой литературы, теме борьбы против империалистических агрессоров. Изображая борьбу докеров одного из французских портов против превращения Франции в военный лагерь США, в бесправную колонию торговцев пушечным мясом, Стиль сумел показать идейный рост простых людей, берущих в свои руки дело защиты мира и готовых отстаивать его до конца.
Роман «Последние четверть часа» входит в прозаический цикл Андре Стиля «Поставлен вопрос о счастье». Роман посвящен жизни рабочих большого металлургического завода; в центре внимания автора взаимоотношения рабочих — алжирцев и французов, которые работают на одном заводе, испытывают одни и те же трудности, но живут совершенно обособленно. Шовинизм, старательно разжигавшийся многие годы, пустил настолько глубокие корни, что все попытки рабочих-французов найти взаимопонимание с алжирцами терпят неудачу.
«Париж с нами» — третья книга романа известного французского писателя-коммуниста Андрэ Стиля «Первый удар». В ней развивается тема двух предыдущих книг трилогии — «У водонапорной башни» и «Конец одной пушки», — тема борьбы французского народа против американской оккупации Франции, против подготовки новой войны в Европе.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.