Конец ночи - [15]

Анна Сергеевна поднималась рано, когда Ольга еще спала. Она работала бухгалтером в магазине. Весь день Ольга жила в ожидании матери: бегала на рынок, готовила обед и сидела у раскрытого окна, глядя на разморенную зноем улицу.

Однажды в воскресенье Анна Сергеевна не стала ужинать и легла. Было душно, в темном небе сухо погромыхивал гром, блестела неяркая молния, на окнах шелестели от ветра шторы. Мигала электрическая лампочка. Ольга сидела рядом с матерью, молча гладила ее серые гладкие волосы. Анна Сергеевна перехватила ее руку, прильнула к ней щекой и закрыла глаза. Когда она уснула, Ольга высвободила руку, поцеловала мать в голову и ушла спать.

Утром Анна Сергеевна не проснулась — она лежала под простыней, подобрав к животу ноги и подперев окоченевшими кулачками подбородок.

Дни, оставшиеся до начала занятий в институте, Ольга прожила словно в оцепенении. В двух комнатах ее квартиры поселилась чужая шумливая семья. Ольга оставила себе спальню — здесь умерла Анна Сергеевна.

Мебель Ольга продала. Платья Анны Сергеевны и два отцовских костюма сложила и отнесла на хранение к знакомым.

Всю ночь перед отъездом в институт Ольга перебирала бумаги в письменном столе. Здесь лежали копии многочисленных прошений матери, квитанции квартирной платы, справки, старые почтовые открытки, которые любила собирать Анна Сергеевна. Ольга сидела возле горящей печки, рвала ненужные бумаги и бросала в огонь. Они горели весело и мгновенно. В одном из ящиков Ольга нашла пачку писем, охваченную круглой резинкой для чулок. Ольга сняла резинку, стала читать письма.

Здесь были и ее торопливые записочки из пионерского лагеря: «Тут ужасно хорошо, ужасно. Напишу теперь через неделю. До свидания». Были и письма знакомых. Отдельно лежали конверты со штампом полевой почты — это отец писал с фронта. По каким-то неуловимым признакам Ольга поняла, что последнее время мать часто держала в руках эти письма.

Ольга читала письмо за письмом и плакала, хотя были они бодрые, жизнерадостные. Нет, нечестный человек не мог писать так. Не мог нечестный человек, тяжело раненный, диктовать такие слова дочери: «Если я умру, не плачь. Гордись, что отец твой был коммунистом, что погиб за великое дело».

В печке потрескивал огонь. Пахло гарью, нафталином. На улице в ночной тишине тоскливо мяукала кошка. Храпел за стеной сосед. Прижав к лицу письмо, Ольга уже не плакала, только всхлипывала без слез, вздрагивая всем телом.

В самом низу пачки лежали письма Анны Сергеевны. Одно из них потрясло Ольгу, повергло в смятение и отчаяние.

Мать писала отцу в Джубгу, маленькое черноморское селение, куда он уехал отдыхать. Это было в тот страшный год, когда его арестовали. Впервые он уехал один, оставив в городе Анну Сергеевну и дочь.

Ольга вспомнила — мать в то лето ходила грустная, растерянная, часто плакала и объясняла, что плачет потому, что болит голова. А когда из Джубги вернулся отец, Ольга слышала, просыпаясь, как по ночам в спальне о чем-то говорили отец и мать. Она окликала их, и они испуганно замолкали. Все это стерлось в памяти, но сейчас, когда Ольга прочла письмо Анны Сергеевны, она словно заново пережила те дни. Ольга узнала тайну, которую ревниво до самой смерти берегла от нее мать: последнее время отец обманывал Анну Сергеевну, он любил другую женщину. Ольга не спала ночь. Утром она засунула в чемодан письма, оглядела прощальным взглядом комнату и уехала.

Она сидела на палубе «Янтаря», стиснутая мешками, чемоданами, сумками пассажиров, и дрожала от холода, хотя день был знойный и душный. Она думала только об одном — о том, что узнала из письма Анны Сергеевны. Ей казалось, что никогда прежде она не испытывала горя. И арест отца и смерть матери были словно только преддверием настоящего горя, которое пришло к ней сейчас.

Она всегда верила в чистоту и непогрешимость отца, и это помогало ей без стыда смотреть в глаза людям. Она похоронила мать с мыслью, что Анна Сергеевна прожила хоть и короткую, но счастливую жизнь. Эта мысль не утешала, но все же в какой-то мере подбадривала Ольгу. Теперь же она знала правду, и правда эта опустошила ей душу. Любое горе еще не так велико, пока жива вера. Теперь же Ольга не верила никому — ни отцу, который обманывал мать, ни матери, которая обманывала себя и ее — Ольгу, ни людям, сидящим на палубе, которые тоже обманывают кого-нибудь. И вон тот толстый важный человек, который от самого города крутится возле своей хорошенькой соседки, тоже, конечно, обманывает жену. Пусть, пусть он обманывает, но отец не смел лгать матери. И она — Ольга — обманывает сейчас всех на пароходе. Обманывает, потому что ей хочется кричать от горя, а она делает вид, что ничего не произошло. И то, что она это делает, тоже бессмысленно. Ведь никому нет дела ни до нее самой, ни до ее мучений. Так же как нет дела и ей до этих баб, сидящих на своих мешках, до студентов, флиртующих с барышнями, до капитана, скучающе смотрящего на холодную реку.

Зачем они флиртуют? Ведь в Мошкарах все равно разойдутся — барышни в одну сторону, студенты в другую — и сейчас же забудут друг о друге. А бабы… Зачем так судорожно хватаются они за мешки — никто ведь не унесет с палубы их сокровища. Как глупо, как бессмысленно!