Конец - [13]

— Всего лишь цена восьми компакт-дисков. А музыку я скачала…

— Это понятно, — не сдается Ампаро, — но я имею в виду еще и то, сколько времени ты потратила… надо ведь было все отыскать — и фото и… ты даже вспомнила, кому что нравилось, обо всех вспомнила.

— Если честно, то я не обо всех помнила точно, по крайней мере оставались сомнения — например, Уго… Тут я боялась попасть впросак. Помнила про Хинеса — «Пинк Флойд». Но… — Ньевес не сразу заканчивает фразу, — хочу сказать… пришлось провести кое-какие разыскания, и в конце концов я остановилась вот на этом. Да в общем-то, мне без разницы, — добавляет она, повернувшись к Ибаньесу, — если не хочешь, мы пока больше не будем ставить этот диск. Все равно потом придется прослушать его еще не раз, когда все соберутся.

— Хорошо! Только что я должен теперь делать? Боюсь, ваше стахановское отношение к работе не позволит мне посвятить хоть какое-то время самой простой медитации. Уже понятно, что вы решили превратить наше сборище, да и весь приют, во что-то вроде колхоза, где работают от зари до зари, а вместо политбюро у нас — ностальгия.

— Выгляни во двор, посмотри… вдруг хоть немного прояснилось.

— Вот именно, — подхватывает Ампаро. — Мы ждем от тебя метеорологического отчета.

— А мне вот по-настоящему страшно, — говорит Ньевес. — Выйду одна — а там снаружи так темно… В молодости со мной такого не случалось.

Ньевес сказала это, обращаясь к Ампаро, и только к ней, но не так тихо, чтобы ее не услышал Ибаньес.

— Не беспокойтесь, — бросает тот уже почти с порога, — пока тут не появились другие самцы, я готов взять на себя роль защитника — скажем, отправиться в лес и храбро вступить в бой с дикими зверями.

С этими словами Ибаньес исчезает во мраке. Ампаро все время стояла спиной к нему и, по всей видимости, не обратила внимания на его слова.

— Ведь ты только посмотри, — подает голос Ампаро, — как быстро стемнело.

— Все из-за распроклятых туч — вон все небо затянули… И ни ветерка! Это, наверно, потому, что до сих пор все складывалось слишком удачно: нужный день выпал на субботу, да еще луна…

— Что луна?

— Сегодня нет луны. Новолуние… Неужели не понимаешь? Так лучше видны звезды. Когда луна светит вовсю, это мешает как следует разглядеть звезды.

— Просто надо было сделать иначе — приехать сразу после обеда, — Ампаро начинает развивать свою мысль, — как мы поступали прежде, но ведь… все едут черт знает откуда, у всех дела.

— А чего стоило добиться, чтобы все освободили этот вечер! Спасибо и на том!

— Ну, знаешь, я тоже не сижу сложа руки, поверь, — говорит Ампаро. — Мы с моей соседкой по квартире как раз взялись наводить порядок, даже мебель меняем, все старье выбрасываем…

— Твоя соседка тоже разведенная?

— Ана? Откуда ты знаешь? Именно поэтому мы с ней так и ладим между собой! Мы вступили в союз — две независимые женщины, которые не нуждаются в мужчинах. Прекрасно управляемся вместе, и нам не скучно, ведь жить все время одной — в этом на самом-то деле мало хорошего… Из-за работы мы не часто бываем вдвоем — у нас разные графики, но ужинаем всегда дома. И потом… ночью, когда ты знаешь, что кто-то спит в соседней комнате, становится легче — чувствуешь опору.

— Детей у нее нет?

— У детей уже есть собственные семьи, во всяком случае, живут они отдельно. Она ненамного старше меня, но… вышла замуж очень рано.

— Знаешь, ты вот рассказываешь, а я не могу понять… Скажи, почему ты не взяла подругу с собой?

— Придумала тоже! Не дай бог все решат, что я… Мужики — они ведь вечно готовы приударить за тобой, и как только узнают, что две женщины живут вместе, тотчас делают свои выводы. А объясняется все тем, что их просто бесит, когда женщины могут обходиться без них, когда женщины не нуждаются в мужской «защите».

— Да, я прекрасно понимаю, о чем ты говоришь, — поддакивает Ньевес.

— А раз понимаешь, то и нет нужды тебе все это объяснять.

— Да уж… Мне ведь тоже досталось…

Ньевес умолкла, заметив, что в дверях появился Ибаньес.

— Ну?.. Что там делается? — спрашивает Ньевес. — Есть хоть один просвет?

— Нет. Сплошные тучи.

— А чего тогда ты там застрял? — интересуется Ампаро.

— Кое-кто приехал — туристы.

— Туристы? — спрашивает Ампаро недоверчиво и с непонятным раздражением. — В такое время?

— Да, но они отлично экипированы…

— Как это?

— У них фонари на лбу… как у шахтеров. Я пригласил их присоединиться к нам, но они сказали, что хотят расположиться внизу, у реки, а утром встать пораньше, чтобы лезть на гору…

— А… альпинисты, — кивает Ньевес.

— Судя по всему… У них с собой полно всяких веревок, алюминиевых штуковин — всё ярких цветов, и еще какие-то сетки.

— Опасно разбивать лагерь у реки, — произносит Ампаро задумчиво, и в голосе ее звучит неподдельная тревога.

— Тут надо внести некоторое уточнение, — говорит Ибаньес. — Вся история человечества основана на том, что кто-то разбивал лагерь у реки.

— Идиот, я имею в виду наводнения! Прости… — тотчас спешит извиниться Ампаро, меняя тон. — Вода может подняться, ты разве забыл тот случай, когда погибли все, кто был в лагере, ну… почти все.

— В этом году все дожди, какие положено, уже пролились, — возражает ей Ньевес примирительным тоном. — Два месяца, как погода практически не меняется: тучи плывут себе где-то высоко, но дождей нет как нет.