Конец - [12]

— Занятно… — говорит Ибаньес, невозмутимо и с достоинством реагируя на вызванный его шуткой смех, — и часа не прошло с тех пор, как мы встретились после стольких лет разлуки, а уже повторяем те самые роли, которые взяли на себя четверть века назад, взяли сразу же, пожалуй, в первую же четверть часа, даже в первую минуту знакомства.

— В этом есть своя доля истины… но только доля, — отзывается Ньевес. — Вот посмотрите: когда мы жили своей компанией, кто всегда приходил раньше всех — например, в ночной клуб, когда мы договаривались встретиться там вечером?..

— Хинес и Уго, — сразу же отвечает Ампаро. — Они придумывали нам программу на всю ночь.

— Вот именно, — говорит Ньевес. — А кто сейчас накрывает на стол, пока остальные еще только едут? Трое разведенных.

— Я, к твоему сведению, холостяк и жениться не собираюсь, — заявляет Ибаньес. — Только я один из всех вас храню целибат.

— И правда ведь, — задумчиво тянет Ампаро, — никто из женатых до сих пор не явился.

— Но… одно очевидно связано с другим, — говорит Ибаньес, — такие вещи безусловно влияют на социальное проявление личности, хотя… в самом основном, перед лицом глобальных проблем, мы всегда одиноки. А что касается личности… личность формируется в раннем детстве, тут несомненна роль генетической наследственности, дальше все уже предопределено. Все для тебя расписано до конца жизни.

— Каждый судит по себе, — говорит Ньевес. — Ты что, думаешь, сильные испытания, например какое-нибудь несчастье или тому подобное, не меняют образ мыслей того, кто это пережил?

— Образ мыслей — да, меняют, твое отношение к миру — тоже, но только не импульсы, которые тобой управляют…

— Я, во всяком случае, могу точно сказать, что сейчас уже далеко не так наивна, как прежде, — говорит Ампаро. — Да! И больше не позволю ни одному придурку портить мне жизнь! Теперь меня голыми руками не возьмешь!

— Кстати… по поводу испорченной жизни… — перебивает ее Ибаньес. — Пророк…

— Андрес, — поправляет его Ньевес.

— Андрес тоже еще не приехал. Интересно… а вдруг он женился и завел кучу деток?

— Думаю, он вряд ли приедет, — вставляет Ампаро.

— Наш друг Андрес приедет, — заявляет Ньевес, внезапно переходя на серьезный тон и четко печатая слова, — он обещал мне, что приедет, и я уверена: слово свое сдержит. И пусть каждый поступает как ему заблагорассудится, а я вот собираюсь воспользоваться случаем и попросить у Андреса прощения.

— Что же ты не сделала этого по телефону? — спрашивает Ибаньес.

— Я не разговаривала с ним по телефону.

— А как же тогда?..

— Понимаешь, я не застала Андреса дома, но… автоответчик сообщал его электронный адрес, так что мы с ним обменялись письмами.

— И ты о нем ничего… ничего не знаешь? Как он? Где работает? И так далее…

— Ничего, абсолютно ничего не знаю. Знаю только, что он приедет, и есть у меня такое предчувствие: он захочет показать, что простил нас, что… не хранит зла.

— Бедолага! — говорит Ампаро. — Я так хотела бы, чтобы все у него сложилось хорошо…

— Приедет, приедет, — произносит Ибаньес каким-то иезуитским тоном, стараясь изобразить проповедника, — и привезет нам в подарок… печенье под названием «желточки святой Тересы»,[3] обильно посыпанное цианистым калием.

— Вот именно это мне в тебе и не нравится, — заявляет Ньевес, — ты просто не способен говорить всерьез — никогда, даже о вещах…

— Святых? — подсказывает Ибаньес, воспользовавшись тем, что Ньевес не может подобрать нужное слово. — Коли речь идет о Пророке…

— Очень остроумно!

— Да хватит вам! — резко обрывает их Ампаро. — Если вы намерены затеять тут ссору, я ухожу! Я ссорами сыта по горло, больше никогда в жизни… и чужие тоже не желаю терпеть.

— Ну вот, наконец-то! — говорит Ибаньес. — Только этого нам и не хватало — кто-нибудь ведь должен нами командовать! Я не шучу: немного военной дисциплины пойдет всем только на…

— Знаешь что… — не дает ему закончить Ньевес, — сходи поставь снова диск… Этот огромный зал без музыки… Иначе мы можем тут до чего угодно докатиться.

Ибаньес с готовностью опускает тарелку на стол и направляется в сторону музыкального центра, но, сделав всего два-три шага, останавливается и спрашивает:

— Вы действительно хотите послушать его еще раз?.. Меня уже слегка подташнивает от столь навязчивой ностальгии. Хотя записи мне понравились, честно. Я с удовольствием послушал все эти песни после стольких лет… но весь вечер крутить одно и то же…

— Я же тебе сказала, что Марибель с Рафой обещали привезти музыку.

— Бог мой! — восклицает Ибаньес, всем своим видом изображая дикий испуг. — Ну почему именно они? За последнюю четверть века укрепила свои позиции демократия, стала привычным делом массовая иммиграция, изменился климат, стало реальным фактом глобальное потепление, пала Берлинская стена, после чего радикально изменилась политика блока… но позвольте мне усомниться в том, что у нашей счастливой семейной пары улучшились музыкальные вкусы или, скажем, эстетические вкусы в целом.

— Не обращай на него внимания, Ньевес, — успокаивает подругу Ампаро. — Ты здорово придумала с этим диском — подарок просто дивный! У меня он пробуждает такие чувства… И ведь наверняка это тебе недешево обошлось!