Конец моды. Одежда и костюм в эпоху глобализации - [45]

Однако может показаться, что это сопротивление не слишком заметно. Одна английская журналистка, по-видимому, даже считает, что Кардашьян диктует новые модные тенденции в глобальном масштабе. Рассуждая о том, что «мода возвращается к ярким краскам» после «десятилетий, когда одеваться во что-то не черное непременно считалось несколько безвкусным», Картнер-Морли отмечает постепенные изменения:

Черный начал терять свой статус, когда его стал постепенно вытеснять темно-синий, а массовой эта тенденция стала, когда Ким Кардашьян кардинально сменила свой стиль на более простой – в том числе одеваясь с ног до головы в серое или бежевое206.

Отсюда можно сделать вывод, что если раньше радикальные изменения в цветовой палитре диктовали ведущие модельеры – сначала Пуаре, потом Шанель, а позже Ёдзи Ямамото и Рей Кавакубо, – то теперь эта миссия возложена на того, кто в настоящий момент является законодателем гламурной моды.

В поисках объяснений

Всепоглощающее медиапространство нового тысячелетия во многом строится вокруг фотогеничных молодых женщин с пышными формами. Некоторые журналисты, имеющие возможность публиковаться в этой головокружительно меняющейся обстановке гораздо быстрее, чем ученые, и сами знаменитости заявляют, что сегодняшняя тенденция выставлять напоказ женское тело представляет собой вид борьбы за права женщин и ее следует оценивать положительно как «остфеминистскую. Но, как справедливо отмечала в 1990‐е годы Сьюзан Бордо, женское тело все больше излишне «дисциплинируется»207 в том смысле, в каком об этом говорил Фуко, все чаще подчиняется требованиям, которые диктует отношение к телу как к товару208 и необходимость рекламировать себя, господствующие в современном мире. Многие исследователи разделяют ее идеи. Новые, пышные тела, превращающиеся в форму назойливой саморекламы, тоже можно назвать «дисциплинированными»209, и эту тенденцию, безусловно, подпитывает стремление молодых женщин все более строго контролировать себя, растущий страх испортить свою внешность, располнеть, состариться.

Недавно в онлайн-версии Harper’s Bazaar была опубликована статья, которую я уже цитировала в этом эссе210 и в которой утверждалось, что «именно семейство Кардашьян следует винить в тяге женщин нового тысячелетия к пластическим операциям». Любопытно, что при этом члены семьи Кардашьян-Уэст постоянно мелькают как в печатной, так и в электронной версии журнала. В данном случае пластический хирург доктор Саймон Урьян, к которому обращаются все более молодые пациенты, а некоторым нет еще и двадцати, заявил, что «причиной подобных изменений являются социальные сети, селфи и семья Кардашьян»211. Другой известный пластический хирург, доктор Себа, с которым также поговорил корреспондент Harper’s, написавший эту статью, сказал, что речь идет о «вредоносном» явлении, «настоящем безумии». По его мнению, эти новые юные пациенты «подвержены такому риску и так заботятся о безупречности своего имиджа», потому что «постоянно сидят в своих смартфонах»212. Разумеется, высокую моду традиционно упрекают в том, что она помешана на стройности, что она заставляет молодых женщин морить себя голодом, чтобы сравняться фигурой с моделями на подиуме, из‐за чего возникает опасность анорексии. Теперь те же хирурги утверждают, что вездесущая пропаганда гламурного стиля приносит не меньше вреда, хотя и иначе. Хотя в Сети такие фотографии фигурируют как селфи, их глянцевая безукоризненность объясняется тем, что многие из них сделаны при участии визажистов, – иногда это даже указано. По-видимому, здесь кроется намек на то, что гламурный стиль может вызвать эмоциональное и даже психическое расстройство213, в отличие от увлечения высокой модой, которое может подорвать здоровье и даже стать причиной серьезных заболеваний. В этом плане обе разновидности моды могут вызывать вопросы и дискуссии.

В защиту гламурного стиля звучали утверждения, что селфи полуобнаженных знаменитостей – показатель возможности женщин контролировать собственную сексуальность. Этот довод, по всей видимости, окончательно убедил писательницу-феминистку Наоми Вульф, когда она взяла интервью – все для того же Harper’s Bazaar – у модели Эмили Ратаковски, которая сама является обладательницей роскошной фигуры214. Сама Ратаковски – еще один пример знаменитости, чью славу можно назвать приписанной. На премьерах и церемониях награждения ее постоянно фотографируют, ее дизайнерские платья с восхищением копируют. Сама она была эротической моделью, пока в 2013 году не снялась в клипе Blurred Lines, которую один журналист назвал «самой неоднозначной песней десятилетия», потому что создается впечатление, что в ней защищается секс против воли одного из партнеров215. Снятый к этой песне клип оказался «столь же, хотя и несколько иначе, спорным»216: в нем Ратаковски и еще две модели танцуют топлес с тремя полностью одетыми музыкантами-мужчинами и вокруг них. Этот клип привлек к Ратаковски внимание публики и принес ей небольшую роль в не менее успешном фильме «Исчезнувшая» (Gone Girl)217. Весьма фотогеничная Ратаковски – обладающая стройной фигурой и при этом пышным бюстом, а значит, сочетающая в себе идеалы гламура и высокой моды, – работала моделью для брендов Miu Miu и Marc Jacobs; кроме того, ее фото украшали гламурные обложки Sports Illustrated.