Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне) - [21]
В такой шумный, базарный день, считающийся на Востоке праздничным, наш отряд въехал в Юлгунзар. Мы были утомлены дорогой и нестерпимым летним зноем. Под гимнастерками струился едкий горячий пот, во рту пересохло. Около большой чайханы мы спешились, привязали лошадей в тени деревьев, а сами спустились к арыкам, чтобы умыться. Прохладная и чистая вода, которой так славится Фергана, вернула нам бодрость, избавила от пыли. Мы плескались, словно утята, фыркали от удовольствия.
На айване нас уже ждал чай. Я первым поднялся на террасу и устроился на кошме, рядом со стариками, утолявшими жажду из маленьких пиал. Едва мои ноги скрестились по узбекскому обычаю, как один из седобородых гостеприимно предложил мне разделить с ними трапезу. Я принял пиалу, на четверть наполненную крепким чаем, и отпил глоток.
Этикет требует от гостя молчания. Неудобно сразу вмешиваться в чужой разговор, и я спокойно отхлебывал обжигающий губы напиток, приглядывался к собеседникам, прислушивался к их словам. Они говорили о чем-то своем, а потом смолкли. Мне показалось, что они смущены моим присутствием — глаза стариков довольно красноречиво объясняли их состояние. А может быть, мне так показалось. Во всяком случае что-то озадачило седобородых, и я попытался нарушить неприятную для меня тишину:
— Не помещал ли я вашей беседе?
— О нет, — оживились старики. — Мы рады гостю.
— Так что же вас смущает, уважаемые?
Мой сосед со смущенной улыбкой произнес:
— А вы не обидетесь?
— Да нет же. Говорите!
Помолчав минуту, седобородый, сидевший рядом, тихо, почти шепотом, спросил:
— Вы не будете никого раздевать?
Признаться, такого вопроса я не ожидал. Вернее, не смог сразу взять в толк, о чем идет речь. Невольно вырвалось изумление:
— То есть как раздевать?
Удивление мое было таким искренним, что седобородые рассмеялись. Рассмеялись весело. Робость с них как рукой сияло.
— Да тут недавно раздевали людей…
И мой сосед рассказал.
В прошлый четверг — базарный день — сборщики налогов, присланные «хозяином» этого района Ишматом-байбачой, обходили рынок и взимали налоги с «верблюда, лошади, овцы». Они постоянно собирают эту «подать" в Юлгунзаре. В тот четверг они успели обойти половину рынка и набить хурджуны рисом, кишмишом, засунуть за бельбаги пачки денег. И вот, откуда ни возьмись, летит красный отряд. Басмачи прыгнули на своих лошадей и дай бог ноги! Разбежался и базар. Народ думал, будет бой, все попрятались.
Через какие-нибудь полчаса все успокоились. Люди поняли, что опасности нет, и вернулись на площадь. Торговля возобновилась. Опять поднялась над базаром туманная пыль.
Бойцы красного отряда вместе с командиром тоже вышли на рынок. Они толкались среди продавцов, приглядывались, заговаривали с дехканами, но ничего не покупали. На восточном базаре, где любят долго и обстоятельно торговаться, осторожный покупатель не вызывает удивления — пусть смотрит, думает, решает, спрашивает, пробует. Продавцы терпеливы. Что-нибудь все-таки купит. Однако красноармейцы ничего не купили в тот день.
И вообще то, что произошло потом, поразило базар, привело в изумление всех жителей кишлака. Командир отряда выбрал из толпы десяток самых бедных, самых оборванных дехкан и десять самых богатых по виду, самых нарядных и толстых баев. Тех и других вывели на середину площади, на высокое и видное место.
Как и полчаса назад, торговля прекратилась. Но никто не убежал с базара. Наоборот, все бросились к центру, где стояли друг против друга десять батраков и десять баев, и окружили их любопытным кольцом. Люди ждали событий. Кто предполагал, что баев будут судить за пособничество басмачам, кто считал, что у них отберут золото, зашитое в халатах. Но ни то ни другое не оправдалось.
Командир отряда предложил всем двадцати раздеться. Не догола, конечно. Требование вызвало полную растерянность. Люди не могли понять затеи. Первое, что пришло каждому в голову, — расстрел. Зачем же иначе раздеваться. И снова ошиблись. Командир сказал:
— Всю жизнь буржуи обирали бедных. Они наряжались в шелка, а народ ходил в рубищах. Посмотрите на этих батраков — одни заплаты. Тощие животы. Зато баи отрастили брюхо — не обхватишь. Настало время установить справедливость. Пусть буржуи походят в лохмотьях, а бедняки наденут шелковые халаты…
Толпа весело загудела. Идея красного командира пришлась дехканам по душе. Но сами виновники события отнеслись к предложению отрицательно — баи негодовали, грозились, призывали на большевиков гнев аллаха, бедняки молчали, потупив головы. Затея не столько смутила их, сколько напугала. Они, конечно, не в пример баям, готовы были расстаться со своими рваными халатами, — пожалуйста, берите, если надо, — но вот надеть шелковые чапаны и кисейные чалмы отказывались. Кто-то из стариков подошел к командиру и сказал:
— Плохо будет. Байгушам плохо. Вы уйдете, явятся басмачи, убьют бедных.
Но командир не послушался.
— Власть рабочих и крестьян, — ответил он, — счастье для голодных и босых. Пусть одеваются в шелка!
— Ой бой! — покачал головой старик. — Зачем так шутить. За весельем горе идет…
Нет, командир не шутил и не веселился. Лицо его было сурово, а глаза светились добрым огнем. Ведь он считал, что творит счастье, ради которого не раз шел в бой, не щадил своей жизни. Имеет же он право увидеть бедняка в богатом наряде!
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».