Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне) - [20]
Это был великий мастер обольщения. Его слова убеждали, голос внушал доверие. Чтобы окончательно расположить к себе делегатов, курбаши проводил их почти до самого города и на прощание прижал руку к сердцу и еще раз поклялся в миролюбии и дружбе.
На другой день лагерь снялся и колонной зашагал по пыльной дороге в сторону Кара-Су. Перед самым выходом пленных штаб Красной Гвардии предложил им охрану. Но люди отказались. Зачем, дескать, беспокойство. Ничего не случится. У нас есть заверение самого курбаши. Прощайте!
Для беспокойства действительно не было оснований. На дорогах — ни души. В полпути от Оша до Кара-Су пленные решили передохнуть в кишлаке Кашгар. Они расположились у арыков, развязали свои походные узелки, чтобы подкрепиться. Но трапезу закончить не удалось. Кишлак окружили басмачи и стали убивать безоружных людей. Расправа продолжалась недолго. Колонна полегла у тех самых арыков, где за несколько минут до этого начался походный обед. Ни один не избежал сабли. Раненых дорезали ножами. Перед смертью они, должно быть, оценили по-настоящему миролюбие Халходжи. Но было уже поздно.
Курбаши ничем не оправдывал своего поступка. «У человека в голове всякие мысли, — сказал он. — Может, думает обо мне плохо. Пусть лучше умрет». Вряд ли такая туманная предосторожность определяла намерения ишана. Басмач руководствовался боязнью, что пленные в пути, где-нибудь у большого города, примут «большевистскую веру» и станут в ряды бойцов Красной Гвардии. Но, желая уничтожить своих возможных в будущем противников, Халходжа, наоборот, только способствовал рождению их. Когда весть о зверском убийстве в кишлаке Кашгар облетела Фергану, многие военнопленные чехи, мадьяры, немцы вступили в красногвардейские отряды.
По рукам Халходжи текла кровь. И не в переносном, а в буквальном смысле слова. Говорили, что он после очередного убийства смотрел на собственные ладони с нескрываемой радостью, смотрел, пока кровь не застывала. Нож и руки вытирал о полы халата или о белый бельбаг, который услужливо подносили ему приближенные. Рассказывали еще, что узкий кривой нож, висевший у него на боку, он точил сам. И делал это старательно, со вкусом, пробуя острие на конском волосе из хвоста своего аргамака.
Как кошка, он выжидал жертву, притаившись в засаде» Часто этой жертвой оказывались активисты кишлаков, избранные в сельский комитет бедноты. Услышав, что прошло собрание и комитет приступил к работе, курбаши день-два выжидал, а потом внезапно совершал налет и убивал активистов, причем от его ножа гибли не только члены комитета, но и их семьи.
Террор был главным средством борьбы басмачей против Советской власти в кишлаках. Они пытались физически уничтожить ростки нового, заглушить само дыхание свободы, запугать народ расправой за всякое проявление симпатии к революции. Бандиты под зеленым знаменем жгли, расстреливали, резали, зарывали в землю живыми.
Осенью восемнадцатого года, накануне первой годовщины Октябрьской революции, рабочие Чимионского нефтепромысла постановили в честь великого события организовать в ближайшем кишлаке Чимион бедняцкий комитет.
Выборы состоялись в базарный день, когда на кишлачной площади собрались все жители. Командир красногвардейской охраны промыслов казак Ефим Юфимец открыл митинг и предложил дехканам избрать комитет. Семь самых бедных кишлачников были названы кандидатами, и народ проголосовал за них.
— Ну вот, — сказал Юфимец. — У вас теперь своя Советская власть. — Потом повернулся к рычащим и улюлюкающим баям и предупредил: — Кто хоть пальцем тронет власть бедняков, тому головы не сносить!
Это было утром 6 ноября, а уже вечером на промыслы прискакал гонец и сообщил страшную новость: после митинга бедняцкий комитет собрался в реквизированном байском доме, чтобы обсудить свои вопросы. Не успели рассесться, как налетела банда басмачей и порубила всех шашками.
Юфимец приказал трубить тревогу. Красногвардейцы поскакали в кишлак, но басмачей и след простыл.
Борьба за первые ростки будущего была суровой. Нам приходилось клинками, винтовками защищать активистов, поднявших голову и утверждавших право бедняков на счастье. С тревожным сердцем мы покидали кишлаки, где только что родились комитеты, и, прощаясь, обнимали товарищей. Кто знал, встретимся ли снова. Им предстояло бороться одним, держать знамя в невероятно тяжелых условиях, когда вокруг беснуются озверевшие враги, а темной ночью за околицей подстерегает басмаческий нож. И они не робели. Не робели перед смертью, что постоянно угрожала им.
Это был подвиг. Подвиг, который история назвала очень скромно — деятельностью комитетов бедноты. И только… Но мы знали, что это такое. В ветер и дождь, в мороз и бурю мы летели на выручку товарищам и иногда не поспевали. Лишь пепел костров — костров, на которых сожгли людей, встречал нас, а также слезы сирот…
«КТО БЫЛ НИЧЕМ…»
В тридцати километрах от Коканда стоит кишлак Юлгунзар. Типичный кишлак Ферганской долины. Такие же, как везде, глинобитные дома, такие же узкие улицы, сдавленные глухими дувалами. Те же журчащие арыки и стройные тополя, бросающие длинные тени на Пыльную дорогу. Но вот базар здесь особенный. Прежде всего он велик, во-вторых, необыкновенно люден. В базарные дни сюда стекаются огромные толпы народа. Густой туман от пыли стоит над Юлгунзаром с восхода до заката солнца. Кажется, будто песчаная буря разыгралась над селением и никак не может утихнуть. Еще бы! Тысячи босых ног, тысячи кавуш и сапог, копыт лошадей, овец, коз, мохнатые лапы верблюдов — все месят горячую пыль, и она дымится, окутывая желтым мраком базар. Гудит, не смолкая, человеческое море, ржут кони, истошно вопят ишаки. Торгует Юлгунзар.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.