Конец Мадамин-бека (Записки о гражданской войне) - [15]

Шрифт
Интервал

Несмотря на предосторожности, эскадрону все же не удалось пройти незамеченным. Подступы к кишлаку защищал Хаит-курбаши с шестьюдесятью хорошо вооруженными джигитами. Они обстреляли Богомолова. Он вынужден был спешить эскадрон, отправить коноводов с лошадьми в безопасное место за дувалы, а бойцов повел в наступление. Перебежками, кроясь за кустами и деревьями, они стали приближаться к большой байской курганче, где засел отряд Хаита-курбаши.

Под самыми стенами, вдоль арыков, ребята залегли. Басмаческие винтовки и пулеметы били непрерывно, хотя в темноте и плохо угадывали цель. Богомолов послал несколько бойцов, чтобы они проползли к воротам курган-чи и попытались открыть их.

Трудное задание удалось наполовину выполнить. До ворот осталось каких-нибудь пять метров. Вдруг створки сами распахнулись, и в проеме, освещенная молочными проблесками рассвета, показалась могучая фигура самого Хаита-курбаши. Он был обнажен до пояса, синие шаровары перехвачены цветным кушаком, на ногах яркие желтые сапоги, на голове тюбетейка, обмотанная красной тряпкой, в руках маузер.

Появление курбаши было неожиданным и непонятным. Возможно, он хотел привлечь на себя бойцов и в гуще ударить по ним из пулемета, который был укрыт за воротами. Ребята действительно вскочили, но не кинулись на курбаши, а лишь метнули ручную гранату. Брошенная в спешке, она не попала в цель и, ударившись о косяк, разорвалась. Осколки поразили насмерть двоил красноармейцев. У ворот завязалась борьба. А в это время вторая группа бойцов обошла курганчу, шашками прорубила дыру в дувале и пробралась внутрь двора. Никому из банды Хаита-курбаши уйти не удалось. Полегли в собственной крепости. Она запылала, словно костер, извещая Кужело, что путь к Кудашу и Яйпану открыт. Сам Богомолов повел свой эскадрон на соединение с основными вилами. Однако соединиться не удалось. Он только подоспел на выручку к отряду конной милиции, участвовавшей в операции, и попал под удар банды второго сподручного Исманкула — головореза Карабая-курбаши. Пулеметы эскадрона облили басмачей свинцом. Банда отхлынула и пугливо метнулась к дальним холмам.

Вот тут-то и нужна была решающая атака, чтобы добить врага. Она началась, но не завершилась. Помешала басмаческая пуля, пущенная в командира Кужело.

Рассказывали, что Эрнест Францевич не захотел оставить седло. Когда перевязали рану, он снова сел на коня. Мертвенно-бледное лицо его окаменело, скрывая ужасные страдания, причиняемые раной. Он не стонал. Но губы посинели, даже почернели от напряжения. И все-таки он ехал. Ехал впереди отряда как командир.

Он не мог упасть. Стремя в стремя, рядом, следовали товарищи и не давали ему даже качнуться. На пол пути до Коканда силы истощились. Приходит минута, когда человек перестает владеть собой. Пришла такая минута и для мужественного Кужело. Он склонился па плечи товарищей. Тогда его сняли с седла и положили на конные носилки.

Так, впереди отряда, почти потерявший сознание, Кужело вернулся в Коканд. И он еще сумел улыбнуться жене…

И рядом с этой правдой жизни одна похожая на легенду деталь. Когда у дома отпрягли носилки, подошла какая-то старушка и, крестясь, стала приговаривать: «Такой молодой, такой молодой…» А потом спросила:

— Как звать-то? Свечку бы поставить за упокой.

Боец, стоявший рядом, замахнулся зло на старуху и твердо проговорил:

— Я тебе дам, упокой! Жив он. И жить будет…

— Тогда за здравие, — не смутилась бабка — Как звать-то?

— Эрнестом.

— Имя что-то чудное, не православное… Ну да все равно.

И она, крестясь, пошла своей дорогой.

ВОЛКИ СНОВА ГРЫЗУТСЯ…

Война продолжалась…

Метелями и морозами встретил нас двадцатый год. Зима выдалась на редкость суровая и необычная для солнечной Ферганы.

Ходили слухи, что на дорогах падали люди, захваченные Метелью, и замерзали. Замерзших животных я сам видел. К голоду и страшным эпидемиям присоединился холод. И какой холод! Словно приволжские степи с их буранами и лютыми морозами переместились на юг. Видно, всегда одна невзгода цепляется за другую. Сейчас их скопилось бесчисленное множество.

Наш постоянный противник — Мадамин-бек — на время приутих. Не совсем приутих. Банды двигались где-то по дальним районам, перемещали свои штабы, соединялись, разъединялись, но близко к нашим гарнизонам не подходили. Да и вести бои в такую погоду было трудно. Но к боям готовились. Этот год нарекался последним для Мадамин-бека. Не знаю, чувствовал ли он это, но для нас были ясны предстоящие перемены в ходе гражданской войны. После прорыва оренбургской пробки восстановилась нормальная связь с Центральной Россией. Туркестан ожил, силы наши возросли. Уже в январе 1920 года с ликвидированного Оренбургского фронта в Скобелев прибыла Отдельная Приволжская татарская стрелковая бригада под командованием Юсуфа Ибрагимова. Несколько ранее, в ноябре 1919 года, из района Аральского моря в распоряжение штаба Ферганского фронта были направлены части так называемого Оренбургского казачьего войска, перешедшие на сторону Советской власти.

Войска Ферганской долины подверглись реорганизации. Все части Ферганского фронта объединились во 2-ю Туркестанскую стрелковую дивизию под командованием Веревкина-Рохальского, все кавалерийские части — в Отдельную Ферганскую кавалерийскую бригаду под командованием Эрнеста Францевича Кужело. Мне выпала честь стать командиром первого полка этой бригады, организованного из восемнадцати красногвардейских отрядов Ферганской долины— Скобелевского, Чимионского, Беш-Бошского, Панского, Кокандского, имени III Интернационала и других.


Рекомендуем почитать
Автобиография

Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.


Властители душ

Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.


Невилл Чемберлен

Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».


Победоносцев. Русский Торквемада

Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.


Фаворские. Жизнь семьи университетского профессора. 1890-1953. Воспоминания

Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.


Южноуральцы в боях и труде

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.