Конец лета - [22]

– Они не просто ваши, они – это вы.

Бен подошел к одному из полотен и стал внимательно его рассматривать. На картине была изображена маленькая девочка, склонившаяся над ванной, – Пилар.

– Это моя дочь.

Теперь Динна получала удовольствие от процесса, и ей самой уже хотелось показать Бену побольше.

– Прекрасная работа. Покажите мне другие.

Динна показала все. Когда показ был закончен, Динна едва не пела от ликования. Ее картины понравились Бену!

Он понял ее творчество. Ей хотелось броситься ему на шею и засмеяться во весь голос.

Бен откупорил бутылку вина.

– Вы ведь понимаете, что это значит?

Динна вдруг насторожилась, правда, не очень сильно.

– Что?

– Что я теперь от вас не отстану, пока вы не подпишете контракт с моей галереей. Что вы на это скажете?

Динна широко улыбнулась, но отрицательно покачала головой:

– Я не могу.

– Почему?

– Выставки – это не для меня.

Марка бы хватил удар, если бы она решила выставляться. Он бы сказал, что это вульгарно и отдает торгашеством, хотя галерея Томпсона имела репутацию вполне респектабельной, никак не вульгарной, а семейство Бена уже много лет пользовалось уважением в мире искусства. Динна навела справки, когда вернулась из Кармела. Дед Бена владел одной из лучших галерей Лондона, у отца была галерея в Нью-Йорке. Хотя Бену было всего тридцать восемь лет, в мире искусства он получил карт-бланш. Об этом Динна тоже прочитала.

– Правда, Бен, я не могу.

– Как это не можете? Послушайте, Динна, не упрямьтесь. Вам нужно приехать ко мне в галерею и осмотреться. Вы почувствуете себя увереннее, когда увидите, что у меня там выставлено.

Уговаривая Динну, Бен преобразился и вдруг показался ей таким юным, что она засмеялась. Динна знала, что хранится в его галерее – это она тоже выяснила. Писсарро, Шагал, Мэрри, Кассатт, две-три работы Ренуара, великолепный Моне, несколько работ Коро. Кроме того, в галерее было несколько хорошо спрятанных работ Поллока, Дали и Конинг, которые он выставлял очень редко. Словом, у Бена было только лучшее. Наряду с произведениями признанных мастеров были у него и тщательно отобранные работы молодых, еще неизвестных художников. Бен хотел, чтобы среди них оказались и ее работы. Могла ли Динна мечтать о большем? Но как рассказать об этом Марку? «Мне пришлось это сделать. Он меня попросил. Я хотела...»

– Нет. – Марк не поймет, да и Пилар тоже. Она решит, что ее мать выскочка и хвастунья. – Вы не понимаете.

– Тут вы правы, я действительно не понимаю.

Бен протянул Динне кусок французской булочки и сыр. Ее работы были расставлены по всей комнате, двадцать две картины, и все ему нравились. Динна взяла хлеб с сыром и улыбнулась.

– На чердаке хранится еще тридцать картин, и еще четыре – у Ким.

– Вы просто сумасшедшая.

– Ничего подобного. Бен протянул ей персик.

– А я говорю, сумасшедшая. Однако я ничего против не имею. Но может быть, вы придете завтра вечером на открытие новой экспозиции? В этом ведь нет ничего плохого? Или вы даже это боитесь сделать?

Бен явно ее провоцировал, и Динне это не понравилось.

– Кто вам сказал, что я боюсь?

Она откусила сочный персик и улыбнулась.

– А разве кто-то должен сказать? Просто я не вижу никакой другой причины, почему бы вам отказаться выставлять свои картины.

– Я отказываюсь, потому что это не имеет смысла.

– Это в вашем отказе нет смысла. – Их разговор мог бы походить на спор, если бы они оба не смеялись. Отчасти тому способствовало и выпитое вино. – Но несмотря ни на что, вы мне нравитесь, – объявил Бен. – Мне нравится иметь дело с сумасшедшими вроде вас.

– Я не сумасшедшая, а просто упрямая.

– И вы выглядите точь-в-точь как женщина с картины Уайета. Вы тоже заметили сходство?

Бен поставил стакан. Его взгляд снова притягивал Динну. После короткого колебания она кивнула:

– Да, заметила.

– Только у вас я могу видеть глаза. – Бен очень долго удерживал ее взгляд, потом наконец отвел глаза. Он подумал, что у той женщины с картины глаза должны быть точно такими же. – У вас красивые глаза.

– У вас тоже.

Тихий голос Динны напомнил шорох бриза на пляже в Кармеле, и оба вспомнили вечернюю прогулку. Некоторое время Бен молчал, рассматривая ее картины.

– Вы сказали, что это ваша дочь. Это правда?

Он посмотрел на Динну, ему хотелось узнать о ней больше.

– Да, ее зовут Пилар, ей скоро исполнится шестнадцать. Она очень хорошенькая, гораздо красивее, чем на картинах. Я нарисовала несколько ее портретов.

Динна с грустью подумала о портрете, выселенном декоратором из кабинета Марка в холл.

– Некоторые из них довольно неплохи.

Теперь Динна чувствовала себя с Беном непринужденно и могла открыто признать, что ей нравится собственная работа.

– Где она сейчас? Дома?

– Нет. – Динна посмотрела на Бена долгим взглядом. – Она улетела на юг Франции. Ее... мой муж француз.

Динне хотелось сказать, что Марк тоже в отъезде, что он в Греции, но ей почему-то казалось, что это будет предательством с ее стороны. С какой стати рассказывать Бену, что Марка нет? Разве ей что-нибудь нужно от этого мужчины? Он уже сказал, что ее работы ему нравятся, чего ей еще желать? Динне хотелось спросить Бена, женат ли он, но ей казалось, что это тоже будет неправильно. Его семейное положение не должно ее касаться. Он пришел сюда только ради ее картин, и то, что его глубокие глаза цвета морской волны смотрят на нее с бесконечной добротой, не имеет никакого значения.