Конец легенды - [12]

Я изо всех сил старался подавить малейшие поползновения страха, так как слышал о них еще и то, что подчас они обладают чуть ли не телепатическим чутьем… Той самой сверхэмпатией, которой вроде бы славился и я сам…

Я откинул забрало шлема, медленно подъехал к ним и остановился метрах в семи от вожака. Чтобы чувствовать себя увереннее, вынул сигарету и закурил, молча разглядывая их лица и стараясь не думать о том, сколько колюще-режущих предметов нацелено в меня со спины.

Всадник, сидящий справа от вожака, спрыгнул с седла и, подойдя ко мне вплотную, схватил Белого под уздцы. Альбиносу это явно не понравилось, он фыркнул, задрав голову, но тот могучей рукой опустил его шею на уровень своего лица и, приподняв ему щеки, некоторое время изучал зубы, потом коротко кивнул и вернулся к остальным, произнеся что-то негромко.

— Иди за мы, Гордокарне! — резко выкрикнул вожак, махнув мне шестипалой ладонью.

Мне сразу не понравилось это слово, потому что на их сленге это переводилось буквально как «сытое мясо».

Четверо всадников окружили меня по краям, а трое во главе с вожаком развернули своих верблюдов к выходу из ущелья. Я продолжал курить, делая невозмутимое лицо, и услышал, как сзади кто-то чихнул.

Немного утешало то, что меня не прибили на месте… Но… Откуда я знаю тонкости их кулинарии? Может, они сделают из меня отбивную возле чана с кипящей водой уже в лагере, чтобы мясо было мягче и свежее…

В общем, я изо всех сил старался не думать о плохом, а, наоборот, настраивал себя насмешливо и доброжелательно, пытаясь одновременно представлять, будто окружен опасными глюками.

Так вот в некотором оцепенении я въехал в небольшую долину. Скалы по краям ее были изрыты пещерами, являющимися одновременно и жильем и укрепленными блокпостами. В проемах пещер мелькали в полной тишине разрисованные пестрые лица.

По левому краю долины, у самой скалы, виднелась стена в рост человека, сложенная из грубых нетесаных камней. В центре ее был проем, за которым можно было различить силуэты нескольких красочно разрисованных армейских палаток.

По краям прохода стояли двое часовых со стальными трубами в руках. Они разглядывали меня с нескрываемым любопытством, перемешанным с некоторым отвращением.

Перед самой большой палаткой, в разрезанной пополам железной бочке из-под топлива, горела промасленная ветошь — грелись несколько воинов.

Мы остановились, и предводитель отряда, спрыгнув с верблюда и бросив воинам у костра какое-то невнятное междометие, скрылся за пологом палатки, ловко пригнувшись.

Время потянулось медленно. Неприятно холодело в животе, но я немедленно брал себя в руки, пообещав себе просто так не соглашаться на ужин.

Наконец вожак с черепом на каске и карабином за плечами вылез наружу, а за ним вышел невысокий человек, одетый в относительно чистый лабораторный белый халат, по которому шли узоры на манер тех, что глюки вычерчивают на песках пустыни.

У человека на голове был шахтерский шлем с тускло светящимся фонарем. Лицо его было неприятно землистым и одутловатым, почти без рисунков, не считая двух круглых значков радиационной опасности по щекам.

Его круглые в розовых прожилках глаза вперились в меня, словно два горнопроходческих лазера, буравя меня насквозь.

Вдруг всадник, стоящий рядом со мной, резко толкнул меня в бок кулаком, да так, что я едва не упал с Белого.

Я понял, что таким образом мне дают понять, что неплохо бы мне слезть на землю.

Я подчинился, и, как мне показалось, взгляд человека из палатки стал чуть более мягок. Но я мог выдавать желаемое за действительное… Правда, агрессии я не чувствовал, но разве бывает агрессия перед свежим бифштексом?

— Назови себя, Гордокарне! — потребовал человек скрипучим одышливым голосом, не отрывая глаз от моего лица.

Несмотря на акцент, его империо был более близок к экваториальным диалектам.

— Меня зовут Странный из долины Маринера, — сказал я, затушив сигарету о каблук сапога.

Он вновь внимательно оглядел меня с ног до головы. Я слегка вздрогнул, заметив, что человек в халате только что мигнул два раза подряд, и второй раз его зрачок покрылся чем-то белесым, — третье веко! Он тоже мутант!

— Ты хочешь умирать? — спросил он, прищурясь.

— Вообще-то не очень, — сказал я негромко. — У меня много дел, и моя женщина в беде…

— Тогда отвечай, Гордокарне, боги или демоны послали тебя? — Голос его дрожал не то от гнева, не то от напряжения.

— Конечно, боги. — Я пожал плечами. — Разве я, одинокий путник, похож на посланца демонов?

— Демоны лживы и изменчивы. — Он недоверчиво сощурился вновь. — Откуда нам знать?

И тут я решился, хотя не был уверен в том, что это по-настоящему удачная идея, но… Как я понял, выбирать мне было особенно не из чего.

— Знаете, как называют меня люди? — спросил я замогильным голосом.

— И как же тебя называют, Гордокарне? — Легкая усмешка сложила складками его щеку.

— Некоторые называют меня Пастух Глюков, — произнес я медленно, стараясь четко выговорить каждое слово.

Усмешка сползла с лица человека из палатки, а глаза, вонзившись в меня, немного расширились.

Повисла тишина, в которой слышно было только, как стучит мое сердце. Я же пытался выровнять дыхание и сосредоточиться на мягком шелесте ветра меж камней, дабы не думать, что последует за этим моим смелым заявлением.