Конец институций культуры двадцатых годов в Ленинграде - [154]

«Костяк» читательской аудитории составляли учащиеся, рабочие, крестьяне, скромные служащие, учителя. Скорее комсомольцы, а не члены партии — вопреки тому, что виделось «наблюдателям» из 1930-х годов; но и беспартийные тоже.

Идеологическая идентификация

Надо сказать, что социальный портрет читателя «Литературной учебы» был воспроизведен в самом журнале еще в 1934 году. М. Рыбникова рисовала его так: «Современный начинающий писатель, тот, к кому обращается „Лит. учеба“, прошел исключительную школу жизни и классового опыта; он был в Красной армии, иногда это участник гражданской войны; начинающий советский писатель, даже молодой по возрасту, застрахован от наивности и легкомыслия, он строитель завода, он борец за колхоз, он чаще всего партиец. Однако литературное его образование невелико. Начитанность сравнительно небольшая»[996].

Начало сознательной жизни большинства известных нам адресантов «Литературной учебы» выпало на послереволюционные годы. Пожалуй, все они действительно определяли свое будущее в системе ценностей нового государства, и тем не менее корреспонденция, сохранившаяся в архиве журнала, выявляет довольно широкий спектр разномыслия и разных оттенков «ереси», от которых, как ни хотелось М. Рыбниковой, молодые авторы уберечься не могли.

Основная стратегия молодых людей, пробующих стать писателями, состояла в пассивной апроприации спускаемых свыше идеологических доктрин в том объеме, который, как предполагалось еще рапповскими установками, необходим для этого. Отклонением от «нормы» можно считать как осторожное сопротивление существующей системе эстетических и идеологических ценностей, так и слишком откровенное артикулирование собственной принадлежности ей.

Редкой следует признать прямую апелляцию к имени вождя — как в послании Дм. Емельянова от 1934 года, приуроченном к очередной перестройке журнала:

Прежде всего «Лит-учеба» должна отказаться от «учености» — сократить до минима пичат<а>ния не понятных слов вроде: «апофеоз» «сентенцией» «Шедевр» «интерпретацию» «Рутимость» (Все эти слова в отной статье Вальбе «Этапы писательской работы А. П. Чехова»).

Спрашивается, зачем они? В крайнем случае если без них нельзя обойтись — зделайте сноску.

Надо попроще, попроще… оно будет понятнее для широких масс.

Один совет ненада забывать знаменитые слова вождя партии тов. Сталина — только Ленин мог писать сжато просто, ясно и понятно о самых запутанных вещах. <…>

24/VII 34 г. Дм. Емельянов

(ед. хр. 253, л. 9)

Единичны послания, повествующие о деятельности «активиста». В цитируемом ниже письме И. С. Детенкова перемежаются отчет о раскулачивании, забота о превращении этого сюжета в искусство, рьяное стремление служить делу революции и одновременно — вырваться из бесконечного круга карательных акций, доводящих автора до настоящего риторического исступления:

Государственному издательству

Ленинградское областное отделение

Консультанту № 15

Детенков И. С.

ст. Карымская

(Забайкалье)

20/XII 30 г.

Дорогой товарищ!

Пишу, кажется, третье письмо Вам. Наши письма с мест Вас загружают и Вы, безусловно, не всостоянии ответить на все наши запросы, но у меня еще одна просьба к Вам.

Сейчас, наша районная партийная организация получила 3 места в Ком вуз, скоро будет набор; У меня намерение — попасть в этот набор. Я попытался поговорить с райкомом, который, в связи с хлебозаготовками, опять мне отказал; райком дает гарантию, послать меня осенью. Я этим не удовлетворен, время идет, хочтця учится. Нельзя ли как это через Вас попасть?..

Меня перебросили в 3 село на хлебозаготовки, где я встретился с рядом затруднений, — с кулацким сельсоветом, но переборол, хлебозаготовки сдвинул. Опять скопил хороший материял для пьесы. Если <усланная?> моя пьеса будит пригодна, «Борьба на селе», сообщите мне, я еще напишу.

Никакая меня работа не страшит. Меня перебрасывают в те села, где идет слабо хлебозаготовки и я получив задание от парт организации, — немедленно выполняю и в этой классовой борьбе, все болие <закрепляю?> политическую мощ. Я бы всю жизнь хотел работать в такой борьбе за Великое пролетарское дело, но хочится поучиться… На этих днях, — строго следил за судебным процессом Промпартии… Я узашался… Я не мог без волнения прочитать одного столбика… Подлецы!.. Мерзавцы!.. Жадные акулы, они хотят, жаждят рабочей крови!.. Ну ничего, мы выдержим в бою, а им эта пролетарская <нрзб>… Пусть утерают глаза от пролетарских плевков за границей… Настанет время, и скоро настанет, мы отомстим всей международной кровожадной буржуазии…

(ед. хр. 243, л. 36)

Порой социальный гнев провоцировали сами работники журнала. В 1930 году бурную реакцию вызвала статья В. Н. Волошинова «Слово и его социальная функция». Автор поместил в ней несколько отрывков для стилистического анализа, предварив их заданием: «Попытайтесь установить, какая классовая идеология лежит в основе ниженапечатанных высказываний, связанных с 9 января. Каждое из этих высказываний является выражением вполне определенной классовой группировки, идеология которой и обусловила не только различие в точках зрения на одно и то же событие, но и различие стилистических структур»