Конец игры. Биография Роберта Фишера - [64]

Ответ последовал очень скоро.

Глава 8 Столкновение легенд

На борту океанского лайнера «Нью-Амстердам» 19-летний Бобби Фишер на обед в ресторан первого класса приходил хотя и не в смокинге, но одетым предельно консервативно — синий сержевый костюм, белая рубашка и темный галстук. Забывая, что еще совсем недавно стильная одежда его, мягко сказать, не отличала, Бобби приходил в ужас, свойственный самодовольным нуворишам, когда кто-либо появлялся в обеденном зале в слаксах и кедах.

Во время девятидневного путешествия из Нью-Йорка в Роттердам в сентябре 1962 года он спал как можно больше, играл в различные игры и отдыхал на верхней палубе, вдыхая бодрящий морской воздух. Путешествие оплачивалось из 5.000 долларов гонорара за участие в составе сборной США на олимпиаде в Варне, Болгария. По трем причинам он избрал морской путь, а не воздушный, через Атлантику: он хотел увидеть и испытать, как путешествуют «аристократы», ему хотелось отдохнуть и побыть одному, и он начинал бояться — некоторые могли бы подумать, параноидально — что советские, дабы защитить национальную шахматную честь и избавиться от угрозы их гегемонии, могли что-то сделать с самолетом, в котором он полетит.

Обличительная статья Бобби о жульническом поведении советских обсуждалась во всем мире, и шахматные руководители в России пришли в ярость. Вследствие этого Бобби начал верить, что они способны убить его, «повредив мотор самолета».

Предвкушение игры против чемпиона мира Михаила Ботвинника впервые в жизни было столь сильным, что отлетали прочь мысли о неудобствах проживания — до него доходили такие слухи — на не самом комфортном морском курорте на Черном море под названием «Золотые Пески».

Михаилу Моисеевичу Ботвиннику из Ленинграда был 51 год, и он признавался многими одним из сильнейших шахматистов всех времен. Трижды чемпион мира, он обыгрывал Александра Алехина, Хосе Капабланку, Макса Эйве и Эмануила Ласкера среди прочих сильнейших шахматистов, и являлся живой легендой. Но, как ни удивительно, несмотря на опыт, он испытывал опасения перед первой партией против Фишера. Русский, понятно, знал «Партию века» Бобби, о его практически безупречном выступлении в Бледе, ошеломляющем успехе в Стокгольме. Но имелся и еще один фактор, заставлявший нервничать: он считал Фишера врагом Советского государства из-за обвинений, выдвинутых 19-летним американцем после Кюрасао.

На горизонте вырисовывалась мини-Холодная война — только на 64 клетках.

Фишер и Ботвинник однажды встречались — но не за доской — на олимпиаде в Лейпциге в 1960 году. Когда их знакомили, Бобби пожал руку Ботвиннику и коротко произнес: «Фишер». На этом обмен приветственными словами закончился. Хотя Ботвинник сносно говорил по-английски, сердечности за ним не водилось.

Ботвинник предполагал, что когда-нибудь Фишер станет противником его или кого-то другого в матче за звание чемпиона мира, и возможно, завоюет титул, но даже если этого не случится, шахматный мир будет анализировать его партию с Фишером на этой олимпиаде еще сотни лет. Думая о том чувстве неловкости, которое он испытает в случае проигрыша, Ботвинник предложил организаторам провести их партию в закрытом помещении: по крайней мере, он не будет видеть лица зрителей и других участников в час возможного поражения. Но такого помещения не нашлось, да и организаторы хотели, чтобы партия игралась публично — для паблисити. Из тысяч партий, игранных на этой олимпиаде, партия Фишер — Ботвинник должна была стать лакомым блюдом всего соревнования, и организаторы не горели желанием лишать любителей шахмат удовольствия.

Ботвинник в очках со стальной оправой и в сером костюме, являл собой образец серьезности и ответственности. Он был застегнут на все пуговицы, буквально и фигурально, имея вид ученого — которым, как и гроссмейстером, он также являлся. Понимая себя безусловным представителем всего Советского Союза, он тщательно подбирал слова, — вполне допуская, что они могут появиться в кратком изложении в каком-нибудь издании. Анатолий Карпов, ученик Ботвинника, сказал как-то про учителя, что тот был сама «олимпийская недоступность».

Бобби уже сыграл пятнадцать партий за четыре недели к моменту, когда настало время садиться за столик против Ботвинника, так что задолго до дуэли оружие было очищено от ржавчины. Встретившись за доской, они пожали друг другу руки и слегка стукнулись головами, усаживаясь на стулья. «Sorry», — произнес Бобби, произнеся второе слово в общении с Ботвинником. Ответа вновь не последовало.

Партия была отложена, и положение оценивалось явно в пользу американца.

Фишер ужинал один тем вечером, бегло посмотрел отложенную позицию, и, уверенный в победе, лег спать. Не так думали советские. Михаил Таль, Борис Спасский, Пауль Керес, Ефим Геллер, тренер команды Семен Фурман и Ботвинник работали над позицией до половины шестого утра. Они также позвонили в Москву Юрию Авербаху — авторитету в эндшпильных делах — и спросили его мнение. Но тонкий путь к возможной ничьей, хотя Фишер имел материальный перевес, нашел Геллер.

На следующее утро за завтраком кто-то приблизился к Ботвиннику с вопросом: что он думает о позиции. Он произнес одно слово по-русски: «Ничья».