Конец игры. Биография Роберта Фишера - [23]

Гавана в 1956 году была развеселым и порочным городом. Туристические агентства представляли его «Жемчужиной Антилл», но его чаще и с долей провокации называли «самым сексуальным городом в мире». Город славился распущенностью нравов, его переполняли казино, бордели, уличные проститутки, бутылка рома стоила лишь 1.25 доллара. Более 250.000 американских туристов побывало в Гаване в том году, большинство с целью провести один-два «игривых» уик-энда. Но члены клуба прибыли сюда для игры в шахматы, и хотя не исключено, что некоторые его представители посещали небезызвестный Шанхайский театр или другие злачные места по ночам, но почти каждый день команда играла матч.

Но главный командный матч против шахматного клуба Капабланки стал для американцев разочарованием: хотя Бобби и Уитейкер выиграли свои партии, пятеро других американцев проиграли. Бобби дал сеанс одновременной игры на 12-ти досках против членов клуба и выиграл десять партий при двух ничьих, — «для развлечения, не за деньги», — поторопился разъяснить мальчик. Позднее он подытожил полученный опыт: «Кубинцы относятся к шахматам серьезней… Они более похожи в отношении к ним на меня. Шахматы, как сражение, и я люблю побеждать. Они тоже».

«Нью-Йорк Таймс» отметило «Лог Кэбин»-тур заголовком: «ШАХМАТНАЯ КОМАНДА ЗАВЕРШИЛА СВОЕ ТУРНЕ». В статье отмечалось, что кэбинеры закончили его с отрицательным счетом; они набрали 23,5 очка и потеряли 26,5, но Уитейкер и Бобби стали «забойщиками» в клубных матчах, показав результат 5,5:1,5 каждый, не считая десяти побед Бобби в сеансе.

После трехнедельного приключения возвращаться в Бруклин и школу Бобби не хотелось, но… привычная необязательность посещения занятий и возможность играть с друзьями в шахматы в Манхеттенском клубе позволили пережить «неприятность». Ретроспективно он говорил, что вспоминает с удовольствием четыре года обучения в школе «Коммьюнити Вудворт», главным образом из-за того, что неструктурированная рутина позволяла «вставать и болтаться по комнате сколько душе угодно» и одеваться, как вздумается («обычно рубашки поло, джинсы или вельветовые брюки»). Ему также нравился его статус представляющего школу шахматного игрока. В итоге не Бобби приспосабливался к учителям и требованиям администрации, а скорее наоборот. Когда в июне 1956 года настал момент выпуска из 8-го класса, Бобби решил не посещать церемонию, поскольку не хотел отказываться от дневной партии в шахматы и также потому, что ему не нравились «любые формальности и торжества». Ему исполнилось 13 лет, и он намеревался посвятить лето шахматам. Хотя он поступал в среднюю школу в сентябре, этот переход, столь ожидаемый многими детьми, его мало интересовал.

Джек Коллинз, один из самых замечательных шахматных учителей, жил со своей сестрой Этель в Бруклине и «держал» шахматный салон в своей квартире, носивший имя «Шахматный клуб им. Готторна». Салон был открыт практически для любого, кто хотел сыграть с хозяином партию или чему-то у него научиться. Стоит отметить, что иногда плата за уроки для некоторых учеников носила символический характер. Хозяин был добродушным и высокообразованным человеком, отличался великолепным чувством юмора. Некоторые из великих игроков США — его ученики, как, например, братья Бирн и Уильям Ломбарди. Апартаменты Коллинза полнились сотнями шахматных книг, рисунков и статуэток на шахматные темы, а мебель и обивка были украшены шахматными фигурами; квартира походила на музей шахмат. Джек обменялся несколькими словами с Бобби, когда они встретились на Асбери-парк, Нью-Джерси, на чемпионате США среди любителей, проводившемся на уик-энд в День поминовения 1956 года. Коллинз пригласил Бобби посетить его салон, и двумя неделями позже мальчик возник на пороге квартиры. Вот что написал Коллинз о первом визите Бобби:

Бобби Фишер позвонил в дверной звонок в один из июньских дней 1956 года. Я открыл дверь и худой блондин — типичный 13-летний американский подросток в свитере, вельветовый брюках и черно-белых кедах произнес: «Я — Бобби Фишер».

Я уже видел его раньше и потому ответил: «Привет, Бобби, входи». Мы прошли в гостиную и сели за шахматный столик. Я знал о его некоторой робости, но и сам я при первой встрече с незнакомым человеком чувствую себя не совсем ловко. Так что лучшее, что мы могли сделать — это заняться любимым делом, то есть шахматами. На доске стояла позиция одной из учебных партий, рассылаемых мною по почте. Позиция трудная, и я анализировал ее уже полчаса. Я кивнул в ее сторону и спросил: «Что ты думаешь о ней, Бобби?».

Бобби уткнулся в расстановку. В течение нескольких секунд он со стуком передвигал фигуры, изучая комбинации, прикидывая выигранные эндшпили, предлагая варианты, его пальцы едва успевали за мыслью. Он обнаружил несколько неочевидных продолжений, которые я не заметил. Увиденное меня поразило. Конечно, я слышал о его незаурядном таланте, но здесь впервые понял, что он вундеркинд и может стать одним из величайших игроков всех времен.

Точно так, как Бобби вошел — и там обосновался — в манхеттенский шахматный клуб предыдущим летом, точно так же он стал завсегдатаем салона Коллинза. Располагался дом учителя всего в нескольких кварталах от «Эразмской средней школы», и Бобби частенько уходил из нее во время ланча и не только, чтобы сыграть с Коллинзом, поедая захваченный из дома сэндвич, а затем возвращался в школу. В три часа пополудни он вновь был у Коллинзов, где и проводил остальное время за доской. Он обедал с Джеком и Этель, причем два приятеля нередко и за едой продолжали играть или анализировать. Бобби не расставался с доской и вечером до момента, пока не прибывали Джоан или Регина, чтобы эскортировать его домой. Бобби и Джек сыграли между собой тысячи партий — по большей части, быстрых — проанализировали сотни позиций и решили десятки шахматных задач. Бобби также постоянно брал книги из библиотеки Коллинза. Низкорослый человек, прикованный к инвалидному креслу, и взрослеющий мальчик вместе ходили в кино, обедали в ресторанах, посещали клубные шахматные события, а также праздновали дни рождения и проводили выходные. Дом Коллинза стал домом для Бобби во всех отношениях, мальчика стали считать членом семьи.