Конец игры. Биография Роберта Фишера - [114]

Он носил с собой бутылку с водой и только иногда позволял себе алкоголь. Однажды он выпил чуть больше нужного палинки — сливовый бренди, который изготовляется в Венгрии и Трансильвании, и считается полезным для пищеварения после еды — и опьянел. Он настолько не был привычен к большим дозам алкоголя, что похмелье длилось три дня.

Многие интересовались, в каком объеме овладел Бобби венгерским языком за восемь лет жизни в Будапеште. Жужа Полгар полагала, что он почти не говорил по-венгерски; Зита утверждала, что он знал всего семь слов, gymulcsriz, его любимый десерт, было одно из них; и Риго считал, что он знал около двух сотен слов, достаточно, чтобы сделать заказ, узнать дорогу и донести свои желания продавцам в магазине и т. п. Дело в том, что большинство взрослых венгров знали русский язык, многие владели и немецким, а юное поколение говорило на английском, и это помогало Бобби при общении.

Раз или два в неделю Бобби ходил в кинотеатры, где смотрел популярные американские фильмы. Он говорил, что увидел себя в герое Джима Кэрри в фильме «Шоу Трумэна», что иногда чувствовал себя так, словно жил в кафкианском мире, где он — Бобби — подобно Трумэну, единственный настоящий, а остальные — актеры.

Возвращаясь в свой номер около одиннадцати вечера Бобби читал, слушал музыку и новости Би-би-си. Он решил написать анти-американскую книгу, в которой хотел представить аргументы против страны, связав их как-то со своим недоверием и враждебностью по отношению к евреям (и к своим личным врагам, которых он называл «Евреями» вне зависимости от их национальности). Стягивала это всё в один узел ненависть, которую он всё еще ощущал в связи с потерей личных вещей, годы хранившихся где-то на складе в Калифорнии, и проданных с аукциона, когда не была заплачена арендная плата. В качестве подготовки к написанию книги Бобби проводил часть ночи за записью на магнитофонные кассеты своих анти-семитских и анти-американских проповедей.

И когда уже приближался рассвет, он переигрывал партии из последних турниров, с безошибочностью хирурга препарируя каждый ход с помощью внутреннего микроскопа, находя неточности, ошибочные концепции и ложные заключения — особенно внимательно относясь к тем из них, которые допускались, как он верил, ворами и мошенниками от шахматного мира. Каждая партия становилась детективом. И никогда целью анализа не являлся поиск убийцы, но всегда — разоблачение «читинга».

Он стал заметно прихрамывать, и некоторые из коллег убеждали его обратиться к врачу, — ужасный опыт, на который Бобби мог согласиться, только если боль стала бы слишком сильной. Когда страдания стали непереносимыми, он сдался, подвергся обследованию и получил ответ, что у него охрит — воспаление яичка. При ходьбе он инстинктивно «оберегал» железу и потому хромал. Обычно десятидневный курс антибиотиков смягчал боль, или же с помощью несложной операции «на месте» можно было снять давление на больной орган. Бобби не согласился ни на одно, ни на другое. Вместо этого стал рассказывать всем, что его хромота вызвана застарелой травмой ноги (он сломал ногу много лет назад), и продолжал страдать от охрита, пока опухоль не уменьшилась сама собой. Он прихрамывал до конца жизни.

«Как писал Адольф Гитлер в книге “Моя борьба”, евреи — не жертвы, они мучители!», — почти кричал Бобби во время прямого эфира на радио «Калипсо» в Будапеште 13 января 1999 года. Сколько из 1.5 млн жителей Будапешта и десяти млн жителей всей Венгрии слушали Бобби, когда он излагал свои пропитанные ненавистью воззрения, неизвестно, но интервьюера Томаса Моната настольно потрясли его слова, что он не понимал, как реагировать на всё это. Выключить микрофон? Заставить его замолчать? Эхо разглагольствований Бобби слышалось и годы спустя во всем мире, так как шоу транслировалось вживую.

Инициатива, но словам Пала Бенко, исходила от Бобби, который сам обратился на радиостанцию с предложением дать интервью. Первое после победного матча 1992 года против Спасского. Поначалу всё шло нормально, и на вопрос, почему он выбрал для проживания Венгрию, последовал вежливый ответ («Мне нравятся минеральные ванны, люди; чудесный город»), но вскоре он начал обнаруживать нетерпение, говоря, что хочет обсуждать гораздо более важные темы. Если мир, во всяком случае, жители Венгрии, предпочли не замечать его анти-семитские высказывания во время пресс-конференции 1992 года, то сейчас не услышать его почти истеричные высказывания на радио «Калипсо» семь лет спустя было невозможно.

Логическим обоснованием — по Фишеру — излагаемого им вздора служило то, что все его личные и памятные ему вещи — представляющие понятный интерес для него и некоторый для отдельных коллекционеров — хранившиеся на складах «Бекинс» в Пасадене, Калифорния, были выставлены на аукцион в силу того, что его агент Роберт Эллсворт не оплатил счет в 480 долларов. «Эти вещи стоили десятки миллионов долларов, даже сотни, и все украдены!» — причитал Бобби. Затем, следуя непостижимому логическому изгибу, он приравнивал потерю собственности к заговору, замышленному евреями, и его аргументы были пропитаны таким ядом и вульгарностью, что радиостанция хотела прервать передачу. Монат воззвал к нему: «Вы мне позволите задать вам более дружеские вопросы на шахматную тему?» Набычившись и повысив голос, Бобби ответил: «Нет, не позволю!» Он продолжал свои разглагольствования, рассказывая о том, как «его преследуют евреи», и заявляя, что «Холокоста не было», используя при этом слово из четырех букв для характеристики «еврея Эллсворта». Он словно чувствовал, что для него может оказаться первой и последней эта возможность живого эфира, где бы он мог назвать вещи своими именами и рассказать слушателям передачи и всему миру о несправедливостях, совершавшихся в отношении него. Его ненависть изливалась в эфир, пока Монат больше уже не мог терпеть: «М-р Фишер, вы повредились в уме», — произнес он и отключил микрофон.