Конец и вновь начало - [104]

Это длинное перечисление цареубийств позволяет понять ход этнического развития, если мы учтем, что простых людей убивали куда больше.

При такой обстановке любая пассионарная система рассыпается. Пассионарий силен там, где его окружают или слабопассионарные люди, или народ, более сильный пассионарно, но увлеченный каким-то идеалом — далеким прогнозом, или гармоничные, равновесные особи, которые, охотно доверяя своему вождю, поддерживают его и не стремятся даже его заместить — это самое надежное.

Но когда пассионарные люди окружены со всех сторон «жизнелюбами» положение становится крайне тяжелым. У субпассионариев инстинктивные реакции (выпить — непременно сейчас, пожрать, найти гетеру, избить кого-то, кто не понравился) не имеют противовеса в виде сдерживающей пассионарности, и потому «жизнелюбы» находятся во власти своих несдерживаемых эмоций. Когда любителей жить весело и просто становится много и в руках у них много оружия, поддерживать существующую систему становится трудно. И ведь нельзя сказать, что в Риме в это время не было ни одного волевого полководца или умного дипломата (в огромной стране их хватало!), но вот верных исполнителей было мало.

Диоклетиан понял, что только отсталая провинция может его спасти. Поэтому он разделил заботы по охране границ с тремя сподвижниками, а резиденцию учредил в малоазиатском городе Никомедии, далеко от Рима, и окружил себя войсками из иллирийских, фракийских и мезийских горцев, еще не потерявших боеспособности. Он создал бюрократию, потому что с полным основанием не доверял растленному обществу. Он возобновил гонение на христиан и манихеев, потому что эти общины жили по своим, а не по его законам. Короче, он использовал инерцию не этноса, ибо таковая иссякла, а культуры, созданной предыдущими поколениями. Но и он капитулировал перед силой вещей, так как стал не главой республики (princeps), а царем государства (dominus).

И все-таки, несмотря на трагичное положение, римская армия удерживала границу по Рейну, вал по Твиду, реке в Шотландии, и неплохо справлялась с нумидийцами и маврами. Тяжелее было на Востоке.

УГАСАНИЕ ИРАНА

Главным противником Рима здесь была Персия. После того как в 260 г. император Валериан потерпел поражение от персидского шаха Шапура I и был взят в плен, Персия, располагая в 50 раз меньшими ресурсами, успешно и непрерывно вела войну в Месопотамии.

Что же уравновешивало столь большую разницу в силах? Для ответа на этот вопрос обратимся к анализу истории парфяно-персидской этносоциальной системы и ее фаз.

Древняя Персия, покорившая на западе Вавилон, Малую Азию, Сирию и Египет,[150] а на востоке Согдиану и часть Индии, рассматривала себя как мировую империю — Иран, противопоставлявший себя Турану. Иран и Туран населяли близко родственные племена арийцев. Разделяла их не раса или язык, а религия. Персидские цари покровительствовали учению Заратуштры — дуализму, согласно которому мир разделен на почитателей Ормузда, божества света, и поклонников Аримана — владыки мрака. Догматика этого учения сложна, но, к счастью, нам здесь не нужна. Важно лишь само противопоставление Ирана Турану, под которым понимались Средняя Азия и современный Афганистан. Там почитали не Ормузда, а дивов — древних племенных богов, аналогичных эллинским олимпийцам.

Победа Александра Македонского над персами оказалась неожиданно легкой, но туранцы — парфяне под предводительством вождя племени саков Аршака — в III в. до н. э. вытеснили македонян из Ирана, во II в. до н. э. захватили Вавилонию (141 г. до н. э.), в I в. до н. э. нанесли поражение римлянам (53 г. до н. э.) и затем удерживали западную границу до самого падения династии.[151]

Парфия была страной феодальной и либеральной. Во главе стояли четыре царские фамилии Пахлавов, ниже — семь княжеских родов, 240 дворянских семей и дехкане — бедное дворянство, обязанное служить в войске. Еще ниже: купцы, городские ремесленники и крестьяне; а еще ниже — рабы. Кроме того, в городах были колонии христиан и иудеев, а в горах и степях — разнообразные племена, каждое со своей верой, обычаями и порядками. И все ведь уживались, не мешая друг другу. Это была единая, многоэтничная система.

Первые 200 лет (250-53 до н. э.) — фаза этнического подъема, которую лаконично обрисовал поэт Бехар:

На западе римляне, саки с востока,

Два бились в твердыню Ирана потока.

Но Парфии войско стояло меж ними.

Вот саки бегут, вот смятение в Риме.

Бойцы Хорасана, Гургана и Рея

Отбросили недругов грудью своею.[152]

Поэт правильно отметил области, бывшие самыми бедными, редконаселенными, но наиболее героичными. Эти области были расположены на окраине древневосточного ареала, вследствие чего гниение разлагавшейся ассиро-вавилонской культуры отравило их минимально.

Второй период — акматическая фаза (50 г. до н. э. — 224 г. н. э.) характеризовался разнообразием культурных влияний, династическими войнами и отказом от эллинизма ради зороастризма. Но эта смена вех не спасла династию Аршакидов. Для персов они оставались туранцами, чужаками и захватчиками.

В 224 г. один из семи князей, Арташир из Парса, потомок Сасанидов, при поддержке зороастрийского духовенства и местных дехкан разбил войско парфянского царя Артабана V и в 226 г. короновался шахиншахом Ирана. С этого времени ведет начало «союз трона и алтаря». «Чистая религия» была объявлена государственной, и «идолопоклонство» (т. е. племенные культы) подвергнуто гонению. Сабеизм, гностицизм, греческий политеизм, халдейский мистицизм, христианство, буддизм и митраизм должны были склониться перед религией Авесты. Проповедь гностика Мани, дозволенная при Шапуре I в 241–242 гг., закончилась казнью мыслителя при Бахраме I в 276–277 гг.