Конец «Гончих псов» - [117]

«И я не хочу, — подумал мистер Гринслэнд, — даже в шестьдесят шесть умирать страшно». При мысли о том, как они сейчас начнут падать в море с трехкилометровой высоты, сердце его сдавило предсмертной тоской. Чтобы не видеть истерично рыдающих женщин и детей, он отвернулся и стал смотреть в иллюминатор.

Первый «мессершмитт», сверкнув остеклением фонаря, свалился в пике на беззащитную машину.

— Пулемет бы мне, пулемет! — кричал флайт-сержант, добавляя самые страшные проклятья.

Вдруг лайнер, взревев моторами, выведенными на взлетный режим, опрокинулся на левое крыло и выполнил крутой разворот на атакующего немца. «Наверное, военный летчик пилотирует», — подумал сэр Гринслэнд, которого перегрузка вдавила в кресло.

Прицельной стрельбы не получилось. Трассирующие снаряды прошли мимо. «Мессершмитт», передняя часть фюзеляжа которого была размалевана под собачью морду с оскаленной пастью, проскочил метрах в десяти справа.

Сэру Гринслэнду показалось, что он разглядел лица немецких летчиков. Первая атака была неудачной, но радоваться было рано. За первым Ме-110 пикировали его ведомые. По дюралевой обшивке фюзеляжа загрохотали разрывы авиационных снарядов. Кромсая обшивку, снаряды «эрликонов» проникали внутрь пассажирской кабины и, разрываясь на сотни мелких осколков, поражали объятых ужасом людей.

Через десять минут не боя, а квалифицированного убийства с применением последних достижений науки и техники все было кончено. Белый красавец лайнер с ярко-красной стрелой вдоль фюзеляжа и крупной надписью «Бритиш оверсис Эрвейтс» упал в море, унося с собой восемнадцать жизней.

Сбив лайнер, «мессершмитты» ушли на восток, а «кондор», снизившись на малую высоту, сделал несколько кругов над местом его падения, тщательно осматривая водную поверхность. Он получил приказ в случае обнаружения плавающих людей забросать их глубинными бомбами.

5

«Мессершмитты», летавшие на задание, приземлились после захода солнца. Из первой кабины зарулившего самолета выпрыгнул оживленный Руди Шмидт.

— Герр оберст-лейтенант,[83] задание выполнено! — В этом жизнерадостном человеке совершенно не угадывался тот пессимист, который обычно сидел в Руди Шмидте. — Как мы его уделали, — продолжал он, — только щепки летели!

— Доложите, гауптман, толком. — Фон Риттен перешел на официальный тон. — Что за цель была вами сбита?

— Двухмоторный самолет без опознавательных знаков. По-моему, это был пассажирский рейсовый самолет. На нем была надпись «Бритиш оверсис Эрвейтс».

— Идиоты! — вскипел Карл. — Да вы того ли завалили?

— Нас на него «кондор» наводил, — обиделся Руди. — Кого приказали прикончить, того мы и сбили.

— Если это так, то не понимаю, Руди, чему ты радуешься? У меня после твоего доклада ощущение — вроде меня накормили собачьим дерьмом. Это же не боевой вылет, а убийство… Все равно что взять «шмайссер» и выпустить весь магазин в толпу женщин и детей.

Руди помрачнел. Ему не понравились слова командира.

— Я солдат, господин подполковник, и выполнил свой долг. Нас загнали в море на двести километров, и мне было некогда думать, кто летит на этом самолете. Меня больше волновали мысли, хватит ли бензина на обратный путь. Ну, а если бы мы его не сбили? Что бы вам сказал штурмбанфюрер Ягвиц?

— Ладно, Руди, извини. Пожалуй, ты прав. Окажись на твоем месте я — сделал бы то же самое. Мы, немцы, народ дисциплинированный. Эти речи от злости. Я догадывался, что если нас запрягли в одну упряжку с этими «черными дьяволами», то наверняка придется делать какое-то пакостное дело.

Фон Риттен, закурив сигарету, подумал: «К черту это самобичевание! Дело сделано. Может, прав Руди: наше дело сбить и больше ни о чем не думать. С пустой головой легче жить на свете: во-первых, никогда болеть не будет, а во-вторых, от угрызений совести не зацветешь экземой, подобно штурмбанфюреру Ягвицу».

— Герр оберст-лейтенант! — окликнули фон Риттена от штабных автобусов. — Вас и летчиков, летавших на задание, приглашает к себе штурмбанфюрер.

— Крикни, Руди, своих «псов». Пойдем целоваться на радостях с эсэсовцами. Благодаря четкому взаимодействию различных родов оружия, был достигнут выдающийся успех. Может, нибелунги из гестапо скажут нам, кого вы отправили на корм рыбам?

— Едва ли, — откликнулся Руди, — язык за зубами они держать умеют. За что вы на них сердиты, командир? Дело свое они делают прекрасно.

— Вот и делали бы его без нас! Вам, Руди, не пришла в голову мысль, что это вторая «Атения»,[84] после которой наши противники начнут еще более жестокий террор по отношению к мирному населению Германии?

— Это, командир, не моя забота. Я рядовой исполнитель.

«Неужели Руди не понимает, — подумал Карл, — что, когда с нас спросят за все мерзости, что мы натворили, это не будет смягчающим обстоятельством. Но нет, Руди хитрая штучка! Он не туп. Просто он, как и я, избегает мыслей о поражении Германии и не хочет задуматься о его последствиях».

Но Карл знал и то, что Руди Шмидт был не тот человек, с кем можно было говорить откровенно. Поэтому вслух произнес:

— Ладно, Руди, плюнем на все и забудем этот разговор. Вы выполнили очень сложное задание, которое по плечу только асам.