Конец Дракона - [12]
Мне стало страшно.
- Не надо так говорить, дядя Иван… Я вам подарок приготовил, а вы…
- Какой уж мне подарок?!.
- Вот увидите… я такое вам подарю… такое…
- Какое такое? ..
- Утром покажу…
- Ну спасибо. Только ни к чему мне нонче подарки. .. Он повернулся на бок и умолк.
Дядя Иван лежал так тихо, что даже его дыхания не было слышно. И поэтому я догадался, что он не спит: все мы спали беспокойно. Измученное тело и во сне продолжало болеть; заключенные стонали, вскрикивали, скрипели зубами, дышали тяжело и неровно.
Я знал, о чем думает сейчас дядя Иван. Лагерь был обнесен трехметровой колючей проволокой, а через проволоку пропущен электрический ток. Прикоснувшись к этой проволоке, человек падал мертвым.
«Скорее бы утро, - думал я. - Может быть, ему станет легче, когда он увидит…»
Наконец дядя Иван тяжело застонал и что-то невнятно пробормотал. Я понял: теперь и он спит…
Утром я сунул ему свернутый трубочкой листок:
- Посмотрите, когда рядом никого не будет…
В тот день на работе я все время думал о дяде Иване. Мне казалось, что теперь, после моего подарка, ему станет легче…
На поверке я увидел его. Голова его и теперь была опущена, но не так низко, как вчера. И походка была тверже…
По дороге в барак мы отстали от других, и он обнял меня за плечи:
- Спасибо тебе, Серега! Может, и верно… рано мне еще о смерти думать…
- Вы узнали его?
- Конечно… Только почему ты его таким нарисовал?
- Чтобы безопаснее… Если найдут при обыске… Я себе тоже такого нарисовал…
Беда грянула через несколько дней. Мы вернулись в барак после вечерней проверки и собрались спать, как вдруг в барак вошел верзила эсэсовец - унтер-офицер Штамм, по прозванью Дракон. Его рысьи глазки так и шныряли по сторонам. Все поняли - будет беда: Штамм ищет, к чему бы придраться. Взгляд его, остекленев, уперся в ноги дяди Ивана. На его колодках были комья грязи. Входя в барак, дядя Иван забыл вытереть ноги.
Ни слова не говоря, Дракон ударил его кулаком. Дядя Иван упал.
Мы бросились к нему, чтобы помочь подняться.
- Назад! - заорал Штамм. - Назад! Пусть грязный русский свинья лижет языком этот грязь!
Дядя Иван медленно поднялся. Втянув голову в плечи и подавшись всем телом вперед, он двинулся на Дракона. В наступившей тишине мы услышали его глухой голос:
- Я тебя, погань ползучая… Я тебя…
Его отделяли от Штамма всего три-четыре метра. Все замерли - сейчас он набросится на фашиста - и тот пристрелит его.
Я схватил дядю Ивана за руку, но тут же получил такой удар от Штамма, что отлетел в угол. Следующим ударом Дракон опять свалил дядю Ивана. Потом он набросился снова на меня.
Он сорвал с моей ноги тяжелую колодку и бил меня ею по голове, осыпая бранью,
Я корчился под ударами, прокусил себе губу, чтобы не кричать, и все-таки закричал. И вдруг удары прекратились. Несколько секунд я лежал, ожидая удара, и наконец решился открыть глаза. Дракона в бараке не было. Моя колодка валялась на полу…
Товарищи подняли меня и положили на нары. Я со стоном вытянулся. Рядом со мной лежал дядя Иван…
Утром, преодолевая боль, я потянулся за колодками. Какой-то добрый человек поставил их к моему изголовью. Как всегда, прежде чем надеть колодки, я сунул палец в тайничок. Палец вошел в пустоту. Ни карандаша, ни бумаги там не было. Я схватил вторую колодку, но рисунка не было и там. Рисунок исчез.
Три дня избитый дядя Иван пролежал в лагерном лазарете. Лечил его пленный, доктор Козиоров.
- Вот это, Серега, человек! - говорил дядя Иван о докторе. - Счастье, что в лагере есть такие… Не все еще потеряно, не все…
Таинственное исчезновение рисунка не давало мне покоя. Куда же он делся? Где и когда я потерял его? Однако раздумывать над этим вопросом я особенно не мог, потому что каторжный труд выжимал из нас последние силы. Теперь мы работали вместе с дядей Иваном: его напарник умер от истощения.
На невысокой отлогой горке были свалены кучи цемента. Мы перевозили его на вагонетке в другой конец лагеря. Груженая вагонетка катилась вниз по рельсам сама; для этого надо было только слегка толкнуть ее. Скрипя и шатаясь, она набирала скорость и, пробежав метров десять, останавливалась. Дальше толкали ее мы. Собственно, толкал один я… Дядя Иван совсем обессилел.
На нашем участке хозяйничал Дракон. На горку, где грузили цемент, Штамм никогда не поднимался. Поэтому я сразу почувствовал недоброе, когда увидел его здесь.
- Иди вниз, - приказал он дяде Ивану. - Проверь рельсы.
Дядя Иван ушел, мы остались одни. Я продолжал грузить вагонетку.
Штамм пристально разглядывал меня, точно видел впервые. Наконец губы его растянулись в ухмылке и он сказал:
- Оказывается, ты можешь делать рисование…
Я молчал, не зная, что отвечать. Все так же ухмыляясь, эсэсовец продолжал:
- Ты преступно делал нарушение… Ты имеешь карандаш и бумага… За это должна быть строгий наказаний.
- У меня нет ни карандаша, ни бумаги, - пробормотал я.
Штамм перестал ухмыляться.
- Теперь - нет! Теперь они есть здесь! - Он вытащил из нагрудного кармана мой рисунок и огрызок карандаша.- Вот! Это есть большой преступлений!
Я все понял. Штамм обнаружил мой тайник, когда избивал меня колодкой. «Только бы не узнал, кого я рисовал…»
