Конец черного темника - [53]

Дружинники, что помоложе, взялись за луки. Великий князь предупредил:

   — На сегодня стрелы и ножи, братья мои, не понадобятся... Спите, я первый на караул заступлю.

Ему хотел возразить старший из дружины, но князь махнул рукой и, откинув полог юрты, вышел наружу. Костровой, молодой боярский сын, но с крепко развитыми плечами, тонкий в талии, бросил в огонь ещё несколько еловых лап, и пламя, разбросав поверху искры, метнулось в стороны, ярко освещая низину леса и усиливая наверху мрак его.

Лошади, почуявшие поблизости смертельного врага, жались в кучу, фыркали, испуганно переступая ногами, противно хрустя подмороженным снегом. Снова заухал, заплакал филин. Невдалеке послышался яростный треск сучьев, глухой удар о землю и кошачье прысканье — это, видимо, рысь, бросившись на свою жертву, промахнулась и, ломая ветви, свалилась на снег. Совсем рядом пискнула мышь, попав в когти совы.

У ночного леса свои законы: когда люди спят, звери обедают...

Бренку не спалось. Рядом с ним возился молодой, пахнущий дымом костровой, посланный великим князем в юрту, — видно, и ему не спалось тоже.

Уже в версте от юрты снова раздался волчий вой, он вдруг замер, и сквозь храп Пересвета и дружинников Михаил Андреевич услышал, как свалилась с ели огромная пахта снега, глухо ударившись оземь, а на освобождённой от тяжести лапе тонко зазвенели иглы.

Волки завыли снова, и уже заслышалось их чуткое пряданье по насту. Громче зафыркали лошади. «Господи, оборони, Господи!» — сказал про себя Бренк и на миг представил летящее в огромном прыжке красивое, гибкое, сильное, длинное тело хищника с оскаленной пастью и дико горящими глазами. Бренк взывал к Богу не ради себя, он боялся за князя, стоящего сейчас там, у костра, совсем безоружного.

Помня наказ Боброка беречь Дмитрия Ивановича, он не забывал в эту страшную минуту и о своей любви к московскому князю и к тому великому делу, которое было связано с его именем.

Бренк выглянул из юрты. Дмитрий Иванович только что нагнулся к костру, подбросил хворосту, и освещённое ярким пламенем лицо его, сделавшись медно-красным и похожим на лицо китайского идола, было решительно и угрюмо. И эта решительность и угрюмость остановила Бренка — он не осмелился нарушить приказ великого князя и выйти наружу. Лишь подвинул к себе лук, вытащил из-за пояса нож и положил рядом, скинул, как и Дмитрий, иноческую одежду и, растолкав спящих дружинников, стал следить за волками и князем.

Волки сидели полукольцом неподалёку от костра, и, когда пламя вскидывалось кверху, хорошо были видны их оскаленные узкие морды, прямые уши и вздыбленная на загривках серая шерсть. Но едва пространство поля, занятое ими, погружалось во мрак, тогда настырно светились одни лишь зелёные точки — их глаза...

Дмитрий Иванович ощущал спиной гипнотизирующую силу этих глаз, сковывающую всё тело. Но старался ни малейшим движением не выдать своего состояния. Краем глаза он вдруг заметил, как зашевелилась стая, — самый близкий от костра волк, лобастый, крупный вожак, упал на передние лапы и пополз, легко скользя по подмороженному снегу. За ним так же бесшумно двинулись и другие.

Бренк откинул ещё больше полог юрты и прицелился из лука в приближающуюся костистую голову вожака. Лошади уже не фыркали и не топтались на месте, а с выпученными от страха глазами молча грызли друг друга, роняя на снег кровавую пену.

Молодой дружинник делал руками отчаянные попытки обратить внимание великого князя на молчаливо ползущую стаю, находящуюся у него за спиной. Дмитрий Иванович лишь кивнул головой, проявляя при этом огромную выдержку, не замечая, казалось, странного поведения волков.

Вожак находился уже так близко, что Бренк видел его подрагивающую на белых клыках верхнюю губу, но спустить с тетивы стрелу не мог: он понимал, что волки сразу же набросятся на великого князя и дружинники не успеют отбить его. К тому же каменное спокойствие Дмитрия Ивановича завораживало: вспомнилось на миг его такое же лицо на берегу Вожи, когда стоял он против ордынской рати, хладнокровно ожидая действий Бегича. И не выдержал эмир, как лобастый волк не выдержал этого хладнокровия, стронулся с места и, переправившись через реку, встретил непоколебимый строй русских...

Дмитрий Иванович медленно нагнулся к огню, поджигая смолистую лапу, и в ту секунду, когда вожак готов был прыгнуть на его спину, резко выпрямился и, словно перелетев по воздуху, очутился рядом с оторопевшим зверем и ткнул горящую лапу в его морду... Тот взвыл от дикой боли, шлёпнулся о наст, перекатился через голову, задевая обожжённым кончиком носа о снег, и, поджав хвост, бросился к лесу.

Великий князь выдернул из костра другую горящую лапу и ринулся с нею на других волков, но те, оставшись без вожака, и не думали нападать. Они тут же бросились врассыпную, и вскоре их не стало слышно.

   — Теперь не сунутся, — сказал Дмитрий Иванович, поднял иноческую одежду и, волоча её по снегу, подошёл к юрте.

Бренк молча, в приливе братской нежности, обнял великого князя и, уступив ему своё место, вылез наружу, чувствуя облегчение, встал у костра поддерживать огонь...