Конец черного темника - [33]

Так вот случилось, что Мамаевы послы и лучники были отомщены. Чёрный темник, довольный, дёргал золотую серьгу в правом ухе.

А потом пошли полосы неудач. Битва на Воже... Узнав, что Дмитрий вдребезги разгромил его князей и мурз, где погиб и любимец хана одноглазый Бегич, Мамай в припадке бешенства выдрал на голове клок своих чёрных волос. Мстить! Мстить! Этот московский щенок, который вырастает в свирепого пса, не даст ему покоя до тех пор, пока не будет посажен на цепь у сарайского дворца грызть обглоданную им, Мамаем, кость.

Поэтому в 1379 году, завоевав Северный Кавказ, Мамай двинул свои тумены на Нижний Новгород и Рязань. Рязань он сжёг, а Олег Иванович со своей дружиной, женой Ефросиньей, с сыновьями Фёдором и Родославом, с зятем Салахмиром, которого при крещении нарекли Иваном, отсиделся в мещёрских болотах. После Рязани Мамай хотел пойти на Москву, но сил не хватило — падеж скота начался у него, да с Кавказа прихватили ордынцы неведомую им болезнь: мёрли как осенние мухи. Мамай и поворотил свою орду в Дикое поле.

8. СУД МАМАЯ

Сожжённая дотла, заваленная трупами мужчин, женщин, стариков и детей Рязань осталась позади. Кругом расстилалась степь с половецкими и ордынскими могильными курганами. В небе кружились орлы, а на курганах чёрные вороны чистили клювами перья. Наступали сумерки.

Мамай приказал обозам остановиться. Вышел из кибитки, чтобы размяться. За ним неслышной и невидимой тенью проследовали тургауды.

Подошёл верный человек генуэзского консула Дарнаба, узколицый, с пронзительным, как у своего господина, взглядом, в чёрном плаще, под которым всегда находился кинжал и пузырёк с ядом, молча поклонился и подал грамоту. Мамай развернул её и прочитал:

«Я, ваш племянник Тулук-бек, живущий вашей мыслию, извещаю царственного дядю в том, что во дворце убит стрелою в грудь великий хан Мухаммед-Буляк (да примет его безгрешную душу Хорс в своё солнечное царство), и прошу поспешить в Сарай, ибо может учиниться большая смута».

«Вот волчонок! — сплюнул Мамай. — Власти захотел. Ну погоди, паршивец, всыплю тебе нагайкой пониже спины...» Но письмо бережно свернул и спрятал под нательной рубахой. Спросил Дарнабу, кто доставил послание:

   — Люди моего господина консула. Тулук-бек лично передал ему.

   — Хорошо, — темник отошёл от генуэзца.

Пока никто из мурз не должен знать, что убит Буляк. Среди них было немало приверженцев хана: и сейчас это известие для измученных походами и болезнями воинов и их начальников может послужить зажжённым факелом, брошенным в бочку, наполненную горючей смесью.

Мамай, собираясь со своей ратью в поход на Кавказ, знал, что смертная участь Буляку уже уготована. Подрастал нетерпеливый змеёныш Тулук-бек, приходившийся ему со стороны жены племянником. И хотя он повторял, что живёт «дядиной мыслию», был хитёр и изворотлив и, как истинный чингизид, жаждал власти.

Буляк был обречён давно, туда ему и дорога, он уже не устраивал Мамая. Перед решающими, ответственными событиями нужен новый царевич, который, заняв трон с помощью сильной руки Мамая, царствовал бы в трепетном состоянии души перед его милостью, не чиня честолюбивым замыслам чёрного темника ни малейшего препятствия.

Племянник Тулук-бек устраивал его сейчас во всех отношениях: молод, горяч, любит развлекаться с рабынями и охотой на сайгаков — он не помеха ему в больших делах: наступала пора всеми силами серьёзно воевать Русь. Надо пройти по ней вдоль и поперёк, как это делал когда-то внук Потрясателя Вселенной Бату-хан, сломить волю русских к сопротивлению страшным опустошением и дикой резнёй, сделать из них покорных безмолвных рабов, снова исправно платящих дань Орде. Но когда он завоюет Москву, то не уйдёт из неё, как это делали его предшественники, — он дальновиднее их: сядет царём в ней и будет править Русью.

В памяти вновь возникло лицо младшей жены Мухаммед-Буляка, несравненной Гулям-ханум, круглое как луна, с большими карими глазами и маленьким розовым ртом, напоминавшим ему распустившийся бутон. Ах, как жаль, что Буляк убит так неожиданно и теперь острота обладания его женой не будет такой сладостной: обнимая любимую жену царствующего чингизида, Мамай не только упивался своим величием, но и вымещал таким образом свою злость на потомках Чингисхана. Пусть не его поднимали на белой кошме, пусть он вынужден был во избежание смуты черни изъять из обращения свою монету, но эта же чернь насыпает в честь его, великого полководца, шлемами земляной холм, и это он, Мамай, распоряжается жизнью десятков тысяч людей, тогда как хан не может распорядиться даже своими жёнами.

В степи развели костры, их было очень много, и горизонт светился так, будто только что зашло солнце. Над кострами воины повесили большие казаны и варили мясо. Один такой казан был рассчитан на десять человек. Женщины, находящиеся в обозе, готовили себе еду отдельно. Пленники, которых везли на продажу в Крым, ждали, когда кто-нибудь из насытившихся бросит им оставшийся кусок.

В ходу у ордынцев была поговорка: нож свою рукоятку не режет. Поэтому умный своих рабов не истязал и подкармливал в пути, чтобы получить за них хорошие деньги в Кафе. Но за малейшее ослушание раба в назидание другим тут же убивали на месте.