Конец черного лета - [82]

Кое-что об отце он все-таки знает. Например, вот это: в конце 1943 года Федулов бежал из лагеря немецких военнопленных, в котором он находился не под своей фамилией, к тому же никто здесь и не предполагал, что он гестаповец. В одном из южных городов он устраивается на работу, малозаметную работу, чтобы самому не быть замеченным. Вскоре встречает приглянувшуюся ему женщину, у них рождается сын — будущий Олег Николаевич. Через некоторое время Федулова находит человек, связанный с иностранной разведкой. Кое-какие мелкие услуги Федулова неплохо оплачиваются, хотя он понимает, что это — скорее аванс за будущий его труд. Он бросает жену, оставляет ей сына, с которым она переезжает в другой город. Николай Федулов продолжает «работать», все глубже погрязая в новых неблаговидных делах. Но его неожиданно «законсервировали», оставили в покое, что-то там «у них» случилось. Спустя много лет, будучи уже в преклонном возрасте, Федулов находит сына. А этот, боясь разоблачения отца, помогает Федулову найти в незнакомом для него городе жилье, обосноваться здесь, берет на себя материальную заботу о нем. Но с одним условием. Отец нигде не должен показываться, в основном сидеть дома, «чтобы не влипнуть». И снова идут годы.

— Здравствуй, отец.

— Здравствуй, Олег. Проходи, не маячь на пороге. «Хвоста» не привел за собой? С тебя станет…

— Не привел.

Беседа их затянулась допоздна. Малюгин слышал, как внизу на улице Саша-шофер прогревал мотор «Волги».

— Само по себе задержание двух машин мало о чем говорит, — в который раз успокаивал сына Федулов, греясь у камина, сделанного под старинный, мелкими глотками отпивая коньяк из плоскодонной рюмки. — Трубить сбор нужно лишь тогда, когда обнаружишь слежку. — Он поднял глаза на сына. — Внешнее наблюдение за своим передвижением. Ты понял, Олег?

— Это я понял. Пока ничего не обнаружил.

— Когда именно ты почувствовал опасность?

— Времени прошло немного. Два-три месяца или того меньше. А что?

— За это время кто-либо новый появлялся в совхозе? Устраивался на работу, к примеру?

Малюгин задумался лишь на миг, а потом почувствовал, как начали холодеть у него руки и ноги и на лбу выступили капли пота. Его даже затошнило. «Какой же я болван», — подумал он и более спокойным тоном произнес:

— Кажется, отец, я уже подвешен…

Не успел он окончить фразу, как Федулов резко вскочил, прочь полетела плоскодонная рюмка с недопитым коньяком, звонко ударившись о стенку камина и разлетевшись на десятки осколков. Федулов быстро подошел вплотную к сыну. Он был взбешен, вся его тщательно скрываемая необузданность выплеснулась наружу.

— Говори же, слизняк, говори! Что, чекисты уже на хвост сели?

— Да.

И Малюгин рассказал отцу о появлении в совхозе сначала Федора, а потом Крылова.

— Теперь я понимаю, почему зек, пропади он пропадом, остановился на квартире у Нечаева. Теперь уже хорошо понимаю… Это бывший подпольщик дает знак. Приезжает один, влезает в дело. И видит, гад, что сам не справится. Тогда вызывает второго… Какой же я идиот! — Малюгин протяжно застонал. — А Дранов тоже хорош. Не унюхал чекиста…

Федулов замер в кресле. Он и раньше, еще тогда в минуты опасности приучал себя не поддаваться панике, трезво оценивать происходящее. «Если вчера они следили за ним, то сегодня уже следят за мной. Дом уже под наблюдением», — размышлял он, стараясь подавить охватившее его волнение. Спросил первое, что пришло в голову:

— Что это за подпольщик еще? Ты мне о нем раньше не говорил.

— Да живет у нас один старый пень. В годы войны работал в подполье, потом — в гестапо какие-то задания выполнял. После войны осудили за измену, потом реабилитировали.

— Какой он из себя?

Малюгин заметил, как побледнел отец, как тяжело он стал дышать.

— Что с тобой?

— Ты мне ответь, какой он из себя?

— Обыкновенный. Высокий, сухощавый. Одна рука не действует — отсыхает, наверное.

— Отсыхает, говоришь? — резко перебил его Федулов. Страх у него прошел. Он уже понял, что нужно делать.

— Правая рука? — уточнил он, подходя к окну.

— Ты его знаешь? — не скрывая ужаса, прошептал Малюгин.

— То, что я его знаю — полбеды. Беда в том, что он меня знает. Это унтерштурмфюрер Гейнц. А как сейчас он себя называет?

— Нечаев.

…Шофер Малюгина Саша поднял с постели Дранова среди ночи.

— Что за гонки? Шеф совсем свихнулся, — недовольно сопел тот, явно перемешивая высказываемое вслух со своими мыслями. — Черт бы его побрал, опричника.

Где-то в глубине души у Дранова уже начала пульсировать знакомая жилка, которая оживала и давала о себе знать, когда он чувствовал приближение опасности. Успокоился он немного лишь возле дверей дома Малюгина. На стук дверь сразу же открылась, и он увидел директора, который, по всему видно, в эту ночь и не ложился еще.

— Хвоста за собой не привел? — Малюгин не скрывал своего настроения.

— Какой еще хвост может быть посреди ночи? — Дранов вошел, не ожидая приглашения, снял плащ.

— А тот, которого ты… привез в нашу богом любимую «Девицу», не знавшую до сего времени никакой беды.

— Я привез? — искренне удивился Дранов. — Дуру гоните, шеф.

— Не базарь, болван. Эти твои бывшие зеки — элементарные чекисты. Не знаю только, какую именно контору они представляют…