Конец атамана Анненкова - [6]
Два венских стула, огороженные резными балясинами парапета, два подсудимых. Слева от них, справа и за ними - шестеро красноармейцев.
Анненков сидит, нога на ноге, настороженный, бледный, с лицом, будто вырезанным из белой бумаги. Некогда лихой атаманский чуб поубавился в пышности, сник, впрочем, сник и сам атаман. Теперь он живет под впечатлением неодолимой власти тех, над кем он когда-то стоял с нагайкой, с клинком на ляжке, окруженный стадом лейб-атамановцев, давно уже утративших представление о цене человеческой жизни.
Крестьянка с бугристым рубцом через щеку пришла сюда не свидетельствовать, не жаловаться, не искать заступничества. Она пришла обвинять его, судить - он знал это. Здесь только судьи. На всем пути к Семипалатинску, возле здания суда, на площади, запруженной толпами народа, как и тут, в зале суда, - только судьи.
Газеты отмечали тогда, что в первые дни процесса Анненков давал объяснения очень тихим, едва различимым голосом. Особенно унылую картину являл он собой, рассказывая об усмирении чернодольского восстания>5: слишком много очевидцев и жертв этой страшной кровавой «акции» присутствовало в зале.
Начавшееся в Черном Доле восстание тотчас же перекинулось в Славтород, затрапезный степной городишко, мирно дремавший у большой дороги. В базарный понедельник, именно в базарный, когда появление на улицах скопища чернодольских подвод могло и не привлечь внимания белогвардейщины, повстанцы ходко прошли краем базара и устремились к центру. Застигнутый врасплох гарнизон белых пал, не оказав серьезного сопротивления. Обезоружив часовых, охранявших магазин купца Дитина, преображенный властями в «тюремный централ местного значения», повстанцы посбивали замки и освободили из него всех, кто там был: бывших работников Совдепа, большевиков, красноармейцев.
Без промедления был образован военно-революционный штаб, избравший своей резиденцией село Черный Дол, которое встретило идею восстания куда сочувственней, чем сонный, обывательский Славгород. По уезду отправились посланцы штаба - ходоки-агитаторы, появились листовки, был назван день и час уездного съезда Советов.
А через какую-то неделю, погромыхивая на мостах, вкрадчиво полз по плоской железнодорожной насыпи в сторону Славгорода длиннейший воинский маршрут с лошадьми и французскими мортирами на платформах.
- Я выступил по приказанию Изанова-Ринова, командующего войсками Сибирского правительства>6, - говорил Анненков в суде. - При этом мне было сказано, - разговор шел по прямому проводу, - что я следую в поддержку бригады полковника Зеленцова, которая, подойдя к Славгороду, оказалась неспособной овладеть Черным Долом. Не имея кавалерии, Зеленцов боялся бросить свой эшелон…
- Кто кому был придан в подчинение и помощь? - спросил адвокат Борецкий, подозревая в открывшейся ситуации хорошую защитительную россыпь.
- Начальником был я.
Перекрашивать черное в белое, когда это черное приобрело значение железного факта, хорошо известного не только в России, - слишком рискованное предприятие.
- Сколько повстанцев укрылось в Черном Доле?
Вот это другое дело!
- По данным Иванова-Ринова, тысяч пятнадцать - поднялся весь Славгородский уезд.
- А по картине боя?
- Несколько меньше.
- Были укрепления в Черном Доле?
- Глинобитные стены вокруг деревни, баррикады на улицах.
- На них-то и напирали полки Зеленцоза?
- Да. Зеленцов дважды шел приступом и оба раза терпел фиаско.
Анненков тщится предъявить суду свой вариант событий: не усмирение, а честный равный бой. Между тем, никакого боя в Черном Доле не было. Не было и баррикад, не говоря уже о глинобитных сооружениях. Воен-но-революционный штаб, имевший в своем арсенале чуть больше двадцати исправных винтовок, уклонился от боя. Повстанцы организованно отошли и укрылись в Волчихинском бору.
Свидетели говорят в пику тому, что говорил он.
Теребило Георгий Порфирьевич (чернодольский большевик, поднимавший крестьян на восстание): К вечеру восьмого сентября село опустело. Почти все взрослые выехали, осталась самая малая часть старух да детворы. Ребятня где-то насбирала старых берданок и засела в окопах - мальчишки лет по десять-одиннадцать. Я выгнал их, говорю, побьют вас всех ни за понюх табаку…
Орлов Антон Семенович: В тот день, когда Анненков двигался по железной дороге, я работал в Славго-роде на чугунолитейном заводе. Сначала он зашел в Черный Дол. С завода эту деревню хорошо видно. Зашел и зажег ее в трех местах. Как только казаки поскакали на город, мы разбежались по домам. Под вечер ко мне ввалились анненковцы: «Сгоноши-ка, хозяюшка, чего-нибудь на ужин». Я по-хорошему заговорил с ними, так как сам с Дона. Что, спрашиваю, у вас? Мы, отвечают, за выборы, за Учредительное собрание. Что ж, говорю, Советская власть тоже казаков не обижает, право выборов за вами. Только вот при Учредительном собрании прибавляется нетрудовой элемент - помещики. Поговорили, разошлись. На следующее утро приходит офицер и два казака: «Вы арестованы, собирайтесь.». Начинаю собираться. «Не надевай сапог, - говорит офицер, - тебя, твоего отца и брата, всех троих поведем на расстрел»…
