Конец атамана Анненкова - [3]

Болдырев видит все эти приготовления, угадывает их смысл, и теперь весь его вид выражает крайнюю степень напряжения.

- Я зачитаю некоторые места из ваших мемуаров, свидетель, - говорит прокурор, раскрывая книгу. - Да, да, это ваши мемуары: «Директория, Колчак, интервенты». А вы, соответственно, прокомментируете то, что когда-то утверждали… Вот, скажем, на странице шестьдесят шестой: «Конфликт между Административным советом и Сибирской областной думой³ обостряется. Демократические круги считают Административный совет реакционным, боятся военщины, особенно отряда Анненкова». Не сможете ли пояснить, почему демократические круги тогдашнего Омска боялись Анненкова?

- Административный совет - это фактическая, реальная и активная сила в Сибирском правительстве. И потому через штаб Сибирской армии она непосредственно и в значительной мере влияла на атаманские отряды Анненкова и Красильникова. Реакция располагала внушительной силой. Демократические же круги - я отношу к ним и эсеровскую часть Директории - никакой реальной силы не имели.

- Но ведь Анненков стоял в Семипалатинске?

- Семипалатинск соединяла с Омском вполне доступная для перевозок, хорошо охраняемая железная дорога. Да и в самом Омске превосходным и постоянным напоминанием об Анненкове был его штаб пополнения…

- Продолжим. Страница пятьдесят пятая. Читаю: «… каждый честолюбивый министр, как это мы видели в Омске, безнаказанно творил свою политику, маленькие атаманы чинили суд и расправу, пороли, жгли, облагали население поборами за свой личный страх, оставаясь безнаказанными». Правильно ли это утверждение?

- Совершенно правильно.

- Чинили суд и расправу, пороли, жгли, облагали население поборами - это об Анненкове?

- Вообще об атаманщине.

- Сейчас мы судим не всю атаманщину. Считаете ли вы, что подобная характеристика может быть распространена и на отряд Анненкова?

- Конечно… Я думаю… Я называл несколько примеров.

- Оцените их.

- Они не расходятся с процитированной характеристикой.

- Продолжим наши извлечения. У вас сказано: «Они были нужны, эти современные ландскнехты, они были готовой для найма реальной силой, им особенно покровительствовали в чисто мексиканской атмосфере Омска»… Как это понимать?

- Я должен сказать суду: моя книга - литературное произведение, а не документ…

- И литературное произведение, и документ. Честные мемуары всегда отражали историю. Жду вашего комментария.

- В общем-то главная мысль этого куска остается, конечно, в силе и в применении к Анненкову. Никакое дело, как известно, не делается без материальной опоры.

- Последнее. Придя к выводу, что наиболее собранными и даже дисциплинированными - вы употребляете и этот термин - были в те годы части атаманов, вы находите необходимым подкрепить это свое утверждение такими словами: «Они учли общую расхлябанность, отсутствие организованной заботливости и давно перешагнули черту, отделявшую свое от чужого, дозволенное от запрещенного, утратив веру в органы снабжения, они просто и решительно перешли к способу реквизиции. Почти каждый день получались телеграммы о накладываемых этой вольницей контрибуциях. Они были сыты, хорошо одеты и не скучали». Вы подтверждаете это?

- В общем значении, разумеется.

- Значит, контрибуции накладывались, реквизиции производились. Но вот в объяснениях председательствующему вы говорили несколько иначе.

- Я докладывал здесь о смягчающих обстоятельствах: нет - надо брать. Это закон войны.

- Закон? В таком случае перевернем еще одну страничку. Вот: «Суровая дисциплина отряда основывалась, с одной стороны, на характере вождя, с другой, - на интернациональном, так сказать, составе его. Там были батальоны китайцев афганцев и сербов. Это укрепляло положение атамана. В случае необходимости китайцы без особенного смущения расстреливали русских, афганцы - китайцев и наоборот». Что это? Тоже закон? Норма, юридическое правило, обычай?

Болдырев, понурившись, молчит. Свидетельства бывшего главковерха становятся, помимо его воли, острием прокурорской атаки, книга мемуаров - доказательством обвинения. Приговором.

* * *

Смутно встает из прошлого август двадцать седьмого года, Белый дом в Иркутске, где помещался тогда факультет права, толпы студентов у парадной лестницы, на площадке междуэтажья. Над фигурой стыдливой грации из серого камня - через всю стену большие прямоугольники ватмана с сообщениями об анненковском процессе в Семипалатинске. Ни одного из них я не помню. Но вот читаю на пожухлой странице «Советской Сибири»: «Вчера утром в Семипалатинск доставлен Анненков. Начиная с Барнаула… везде находились свидетели зверств. На станции Алейская толпа требовала сурового наказания. В Поспелихе поезд встречен криками: «Где Анненков, покажите его!» - и кажется, повторяю, перечитываю громкие, звонкие листы ватмана в Белом доме.

На площадке у каменной грации постоянно спорили. Менялись листы ватмана, вырезки из газет, фотографии - менялись, соответственно, и злободневные вопросы: Что скажет Болдырев? Все ли сказал Болдырев? Возможно ли решение изгнать Анненкова из страны?

Бурю страстей вызвал тогда рыжеволосый парнишка из Семипалатинска. На процессе Анненкова он провел несколько дней, был на прениях сторон, слушал последние слова подсудимых и, делясь впечатлениями, показывал уникальные фотографии, которые там же, в Семипалатинске, купил из-под полы у предприимчивого нэпмана.