Конец атамана Анненкова - [2]

- новый документальный материал о кровавом терроре колчаковщины и его атаманах, о крахе реставрационных планов внешней и внутренней контрреволюции.

Процедура судебного разбирательства, отдельные стороны деятельности суда - не главное а книге. Это лишь избранный автором прием изложения и оценки исторических фактов.

Человек может быть предан суду и осужден лишь за конкретные общественно опасные действии. В книге убедительно показана эта сторона деятельности советского суда. Анненкова судили не за реакционные политические убеждения, его судили за конкретные действия, направленные против Советской власти. Приведенная в книге фабула обвинения из обвинительного заключения - наглядное тому подтверждение.

И. Эйнгорн,

кандидат исторических наук.

КОНЕЦ АТАМАНА АННЕНКОВА

Жилет из тонкой палевой шерсти. Галстук. Манишка. Только одна одежда и говорит суду, что свидетель - лицо штатское. Совслужащий. Все остальное - осанка, холеный бобрик, добротные усы фельдфебеля - изобличает в нем человека, десятилетиями носившего военный мундир.

Достав из жилетного кармана массивные часы темного чеканного серебра, свидетель щелкает крышкой.

- Три войны и кафедра в Академии генштаба, - говорит он, обращаясь к председательствующему, - приучили меня к точности. Если Борис Владимирович… виноват, если подсудимый Анненков намеревается и дальше оспаривать, скажу мягче, подвергать сомнению день, который я назвал здесь и в который к нему, к Анненкову, мною была действительно направлена инспекция полковника Церетели, я готов доказать истинность своего утверждения. Вот тут на внутренней крышке часов гравером поставлена дата. Это день, когда я стал владельцем этой вещицы. Полковник Церетели докладывал мне, что в уединенной беседе с Анненковым он как-то заметил ему, что дата на моих часах и день снаряжения инспекции совпадают. Так распорядился случай… Вы, конечно, помните и эту встречу, и эти слова, Борис Владимирович?

Анненков¹ склоняет голову в наигранном церемонном смирении: еще бы!

Председательствующий отрывается от пухлого сшива с бумагами следствия.

- Свидетель Болдырев! К моменту инспекции Церетели, как это видно, отряд Анненкова был придан второму степному корпусу. Не скажете ли, по какой схеме отряд и корпус подчинялись вам, Верховному главнокомандующему войсками Директории?²

- Подчинение было и не было. Если говорить о корпусе, то он подчинялся Сибирской армии, а мне - соответственно через командующего этой армией.

- И все-таки к вам, именно к вам поступали жалобы от населения? Они касались бесчинств атаманщины, не так ли?

Болдырев медлит.

Массивные часы совершают обратный путь к жилетному карману. Пальцы привычно выправляют цепочку, краешек кармана. Еще раз. Еще.

Как ответить?

Голая правда о бесчинствах - это приговор. Он не хотел бы выносить приговора Анненкову раньше судей. Часы, граверная строка на серебре помогают суду уточнить день выезда Церетели с инспекцией. Открыть глаза правосудию на эту сторону своей деятельности было необходимо. Судьи знают теперь: он не поощрял атаманщины, он инспектировал ее. Но что же дальше? Благоразумно ли сейчас выкладывать перед судьями весь портфель Церетели: всю правду о том, что нашел тогда инспектирующий в стане Анненкова - разорванные рты истязуемых, смрад пепелищ, убийства ради убийства, дань хлебом, страхом, утехами. Анненков злобен и мстителен. На портфель Церетели он способен ответить портфелем Анненкова. И так как человек этот наделен феноменальной памятью, ему не трудно сообщить суду весьма пикантные детали из прошлых «заслуг» свидетеля. Что тогда?

Конечно, судебная кара Болдыреву не грозит. Выбитый из политического седла омским переворотом интервентов и Колчака, Верховный главнокомандующий войсками Директории тотчас же вышел тогда из большой игры. За походом омского правителя, его агонией и крахом он наблюдал из Японии. По возвращении в Россию был заключен в тюрьму. Амнистирован. Власти, конечно, знают, что в свое время он написал предназначенные правительствам союзных держав «Краткие соображения по вопросу о борьбе с большевизмом». Они знают о нем все, что нужно, и Анненков вряд ли способен посадить его подле себя. Но всякая неизвестная до сих пор страница его прошлой жизни, прочитанная здесь, может прозвучать сенсационно, доверие, которым он облечен сейчас на ответственном посту в Сибирской плановой комиссии, будет поколеблено, либо падет вовсе, газеты и журналы, охотно печатающие его исследования и рефераты о сибирской пушнине, угле, золоте, откажут в своем сотрудничестве.

- Я отвечаю да, - говорит он. - В жалобах на атаманщину речь действительно шла о бесчинствах.

- О каких именно? - уточняет председательствующий.

- Церетели докладывал мне… Хм… В отношении Анненкова называлось несколько конкретных случаев… Хм… Я связываю их с неналаженностью снабжения. Лишенные необходимого довольствия, отряды силою вещей очень быстро теряли границы между своим и чужим и должны были переходить к реквизиции в широком понимании этого слова…

- Должны были?

- Так точно.

Прокурор, грузный бритоголовый человек в легком парусиновом френче, с настороженным ироническим вниманием следит за превращениями свидетеля, который то произносит слова обличения, то их тут же берет обратно. Порывшись в желтом бокастом портфеле, он кладет перед собой довольно солидную книгу в мягкой бледно-зеленой обложке.