Концессия - [14]
— Что поделать, — говорит. — Кабы любила, может быть, и осталась бы. А то ведь не люблю, девчонкой отдали ему. Не могу больше. Учиться хочу, жить хочу...
— Ну, коли так, ладно, согласен. Устрою вас на работу, а в свободное время буду учить.
Устроил на пуговичную фабрику. Потом привела ее судьба в рабфак. Сейчас на третьем курсе. А весной поехала на Камчатку, чтобы подработать и зимой спокойно заниматься... Эге, времени-то у меня больше нет... Прошу прощения...
Он приподнял шляпу и сбежал с тротуара.
Троян подошел к Амурскому заливу. Глубоко внизу, под утесами, в клешнях молов, лежала каботажная гавань — Ковш. Десятки грузовых и рыболовных шаланд и корейских джонок свернули паруса. По берегу сновала толпа. Торговки пирожками, яйцами, жареной и копченой рыбой, кренделями и пухлыми сахарными булочками конкурировали с китайцами, расположившими на переносных ящиках узорные пампушки с румяно-запеченными иероглифами пожеланий счастья всякому покупающему и съедающему, витые сладкие коричневые палицы, рис, обсыпанный пряностями, прозрачные, как лед, кисловатые конфеты и бобовые пряники. Вправо от гавани, по улицам и переулкам Хай Шэнь-вея, всюду чернела толпа. Она не походила на обычные торговые скопища.
Троян взглянул на великолепный оранжевый шар солнца, который брызнул целым каскадом огня, напоровшись на горный пик, и побежал вниз — в Хай Шэнь-вей.
Многочисленные лавки, лавочки и мастерские китайского города еще не закрылись. Правда, в шесть часов свистки милиционеров возвестили конец трудового дня, но если остальной Владивосток им и подчинялся, то Хай Шэнь-вей делал вид, что подчиняется. Только большие магазины на главных улицах для приличия прикрывали двери, и посетители должны были стучать, все же остальные, а также торгующие и ремесленничающие на открытом воздухе, в силу невозможности соблюсти это приличие, продолжали торговать и ремесленничать совершенно открыто.
Разносчики рыбы, зелено-алых сазанов, молочной плоской камбалы, жирной иваси, крабов, трепангов и осьминогов попрежнему сидели посреди улицы около своих круглых корзин.
Они мешали движению, но на это никто не обращал внимания.
Вдоль тротуаров на банках из-под керосина, превращенных в печки, стояли чугунные котлы, прикрытые тяжелыми деревянными крышками, выпускавшие тонкие хвосты пара. Тут отпускали желающим в маленькие мисочки белую, густую, мутную жидкость. В ней плавали внутренности рыб и животных, сдобренные перцем, луком, черемшой и сладкие на вкус.
В узких переулках под стенами домов расположились с лотками продавцы готового платья, деревянных острых густых гребней и крючков, которыми пользуются китайские парикмахеры для чистки ушей; рядом продавали бусы, открытки, папиросы, бобовые сахарные лепешки, рисовые пряники на меду и маленькие пирожки.
Здесь же сидели бродячие сапожники. Целый квартал занимали жестяники. Как и все ремесленники, они работали с раннего утра и до позднего вечера. В квартале стоял непрерывный грохот, и издали казалось, что по железным листам катятся тяжелые телеги.
Но сегодня торговали вяло. Сами торговцы, повидимому, мало интересовались своими делами. Зато столовые и харчевки были полны. Пестрые бумажные медузы над непрерывно открываемыми дверьми вздрагивали и шуршали всеми своими бесчисленными хвостами.
Троян повернул в узенький переулок. Поэт решил замечать все: возбужденные темные безбородые лица, особенности одежды, жесты, звуки чужого языка...
Ударил тяжелый, густой воздух: пахло луком, черемшой, кислым и сладким душком нечистот.
Около клуба Первого мая — Уи-те-ле-бу — тесно и шумно. Клуб возвышается двумя каменными этажами над базаром, красными водопадами плещут из окон полотна лозунгов, а на карнизах укреплены портреты Ленина и Сун Ят-сена.
— Вот видишь, — говорил Сей (он и Цао сидели на гранитной тумбе около клубного фонаря), — вот видишь, мы попали в самое интересное время. Здесь совсем не то, что в Шанхае... Раны у тебя еще не зажили?
— Еще чувствуются.
— Ну, еще бы...
С Цао Вань-суном случилась обыкновенная история: за участие в забастовке его присудили к бамбукам, потом шею забили в деревянную колодку, а за кисти рук приковали на улице к стене дома. Мухи облепляли глаза, рот, ноздри. Цао бился хомутом об стену, но мухи не улетали. Хомут не позволял лечь и сесть. Юношу кормили друзья под видом сердобольных прохожих. Раны на шее до сих пор не зажили.
Во Владивостоке его поразила одна вещь. Конечно, он слышал об этом и раньше, от того же Сея, но одно дело слышать, а другое — узнать на личном опыте.
В Китае если он и имел право ездить в трамвае, то только в специальном вагоне для китайцев. Здесь такого вагона не было — он сел в общий.
— Во Владивостоке все люди одинаковы, — сказал он с тихим изумлением. — Я сегодня сел в трамвай...
Сей посмотрел на него и хлопнул по руке.
— Ты хочешь сказать, что сидел в трамвае рядом с европейцем!.. Да, дружок, русские — европейцы, но они наши товарищи.
К последним словам Сея прислушался худощавый китаец. Он даже слегка нагнулся, чтобы лучше слышать. Любопытный был одет просто, почти бедно, и руки, должно быть, от вечерней прохлады, настойчиво прятал в рукава куртки.
Роман рассказывает о русско-японской войне 1905 года, о том, что происходило более века назад, когда русские люди воевали в Маньчжурии под начальством генерала Куропаткина и других царских генералов.
Павел Далецкий — автор ряда книг, из которых такие, как «Концессия», «Тахама», «На сопках Маньчжурии», «На краю ночи», широко известны и советскому и зарубежному читателю.Как романист Павел Далецкий любит точный материал, поэтому и в новой своей работе он обратился тоже к точному материалу.«Рассказы о старшем лесничем» — подлинный жизненный материал. Они заинтересуют читателя остротой столкновений честного, преданного своему делу человека с любителями поживиться народным добром, и с карьеристами, примазавшимися к лесному хозяйству, и с людьми, плохо понимающими свои обязанности.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.