Концерт по заявкам - [29]
Мужчина проговорил что-то и, открыв дверь, вошел в ресторан. А Игорь, стоя все там же, возле дверей, закурил, глядя вокруг себя спокойным, пожалуй, даже благодушным взглядом.
Мне был хорошо знаком этот взгляд. Так, бывало, читая газету или журнал, он поглядывал на меня, когда я, скажем, гладила его белье или пришивала пуговицу к его рубашке.
Я все ждала того момента, когда его глаза встретятся с моими. Интересно, как-то он поглядит на меня? Обрадуется или, скорее, удивится: ты-то де что здесь делаешь? Или он останется равнодушным, невозмутимым, как оно бывает при встрече с кем-то решительно чужим, безразличным?
Я не знала, как оно все будет, и потому не отводила от него взгляда.
И — дождалась.
Сперва он бегло взглянул на меня, потом скользнул взглядом дальше, потом все-таки снова вернулся ко мне, — должно быть, что-то, не осознанное им, беспокоило его и он пытался разобраться, что же, собственно, беспокоит?
Карие, с голубоватыми белками, глаза с тяжелыми, чуть нависшими веками внезапно расширились, блеснули. И, наверное невольно подчиняясь неопределенному желанию, он шагнул навстречу мне.
— Вот уж поистине кого никак не ожидал встретить…
Голос был прежний, звучный, четко и ясно выговаривавший слова.
Я протянула ему руку:
— Ну, здравствуй…
— Здравствуй, дружик…
Я вздрогнула. Зачем? Ну зачем он снова назвал меня так, как называл некогда? Много лет назад? К чему такая вот бездумная или вполне осмысленная жестокость?
Я взглянула в его глаза и поняла: это все, что угодно, но не жестокость. Просто взглянул, узнал, удивился, и, может быть неожиданно для него самого, в памяти выплыло слово, которое когда-то произносил так часто…
— Скажи правду, ты больше не сердишься на меня?
— Будет тебе, — ответила я. — Словно маленький!
— Нет, я хочу знать, ты больше не сердишься? Нет?
— Нет, не сержусь, — сказала я.
Я не солгала. Теперь уже я на него не сердилась. Все осталось в прошлом: и обида, и ошеломляющая, не желавшая утихнуть боль, и горечь, и ненависть, да, самая неподдельная ненависть, когда я желала ему всего самого плохого.
А вот прошли годы — и не осталось ни обиды, ни отчаяния, ни, само собой, ненависти.
Правда, равнодушия тоже нет. Я не могла, даже если бы хотела, остаться равнодушной. Ведь что было, то было, я любила его так, как никого никогда не любила впоследствии. Словно он разом вычерпал в моей душе способность любить, присущую мне, оставив лишь чуть-чуть на донышке.
В этот миг, глядя на него, я вспомнила то, о чем с годами вспоминала все реже.
Тогда в комнате был беспорядок, на полу валялись старые его тапки, в открытой дверце шкафа виднелся его плащ, который он почему-то не взял с собой, забыл, наверно. В углу стояла связка книг, он их тоже не взял — Станиславский, Гордон Крэг, воспоминания артиста Юрьева. Он ценил эти книги, я поняла, что он еще зайдет, не захочет расставаться с книгами, потому что они ему нужны.
Простая, беспощадная в своей будничной, обыденной неприкрытости мысль мгновенно обожгла меня.
Да, книги ему нужны, с ними он не может расстаться, а со мной свободно расстался…
Когда я собирала его вещи, наконец, когда он ушел, закрыв дверь и положив на столик в прихожей ключи, дескать, больше ключи ему не понадобятся, я не плакала. Я была даже довольна собой: держусь спокойно, не вызывающе спокойно, а естественно, просто.
Я поняла по его взгляду, что он и удивлен этой моей сдержанностью, и доволен: обошлось пристойно, без скандалов, слез, попреков — и все-таки, в силу мужской своей природы, немного раздосадован, что ли…
Выходит, для меня он ничего не значил, если я так спокойна?
Он хорошо знал мою особенность быстро взрываться, мгновенно реагировать на все события жизни, знал мою несдержанность, импульсивность, горячность, а тут я просто неузнаваема, равнодушно гляжу на его сборы, вежливо говорю: «Всего хорошего», словно провожаю случайного гостя…
Кто знает, может быть, если бы я стала умолять его не уходить, если бы я сказала, что не могу, не представляю себе жизни без него, он бы остался?
Как оно и присуще большинству мужчин, он тоже не любил всякого рода перемен, предпочитая установившийся незыблемый порядок вещей. И надо думать, его раздражала настойчивая цепкость той женщины, его вполне устраивала двойная жизнь; может быть, ему это вскоре бы приелось, и все вернулось бы на круги своя, и все бы обошлось…
Ведь недаром старинная поговорка утверждает, что жизнь прожить — не поле перейти, всяко бывает в жизни, не одни пышки с пряниками, а случаются и ухабы с ушибами…
Но я не хотела просить его остаться. Как бы ни было тяжело и горько, ни за что не стала бы его просить. И потому я старалась сохранить спокойный тон, потому почти весело сказала:
— Всего хорошего…
Недоставало еще некоторых слов, входящих в ритуал подобных безмятежных расставаний:
— Заходите, не забывайте…
Помню, я зажгла тогда все лампы в коридоре, на кухне, в ванной. Зажгла люстры в обеих комнатах и обе настольные лампы.
Почему зажгла — не знаю. Может быть, полагала, что при ярком свете не так страшно остаться одной? Тогда я еще не привыкла к одиночеству. Привычка эта пришла позднее, с годами.
В новую книгу Людмилы Уваровой вошли повести «Звездный час», «Притча о правде», «Сегодня, завтра и вчера», «Мисс Уланский переулок», «Поздняя встреча». Произведения Л. Уваровой населены людьми нелегкой судьбы, прошедшими сложный жизненный путь. Они показаны такими, каковы в жизни, со своими слабостями и достоинствами, каждый со своим характером.
Повести и рассказы Л. Уваровой посвящены жизни и труду советских людей, их взаимоотношениям, сложным психологическим конфликтам.
Приключенческая повесть о двух мальчиках-пятиклассниках. Во время летних каникул они познакомились и подружились со старожилом их города стариком фотографом, который работал с партизанами во время Великой Отечественной войны. Он помогает мальчикам раскрыть тайну найденного ими архива фотографий, связанного с работой подпольщиков в их городе во время войны. Ребята узнают многое о славных подвигах безвестных героев Великой Отечественной войны, о судьбах многих из тех, на чью долю выпало воевать за свободу своей Родины.
В НОМЕРЕ:ПРОЗАЛюдмила УВАРОВА. Переменная облачность. Повесть.Геннадий МИХАСЕНКО. Милый Эп. Повесть. Окончание.ПОЭЗИЯПабло НЕРУДА. Возвращаясь. Посол. Все. Подождем. Здесь. Приехали несколько аргентинцев. Перевод с испанского Льва Осповата.Сергей БАРУЗДИН. Моим друзьям. «…А мы живем…». «Есть у нас в Переделкине деревце…». «В Порт-Саиде все спокойно…». «Бегите суеты, бегите суеты!..». «Как порою жизнь обернется!..»Абдулла АРИПОВ. Аист. Ответ. Перевод с узбекского А. ГлейзерДмитрий СУХАРЕВ. «Каждому положен свой Державин…». Шутливая песенка. Ночные чтения.
Рассказы о наших современниках. Авторское внимание привлекают детские и юношеские судьбы и характеры, морально-этические проблемы.
Их было пятеро, пять различных характеров, пять друзей, чья дружба, начавшись в школе, продолжала потом жить долгие годы. И вот они выросли, бывшие романтики, мечтатели, выдумщики. И настоящая, большая жизнь раскрылась перед ними, и по-разному сложились их судьбы. В этой небольшой повести автор стремится передать характер поколения, тех самых юношей и девушек, которые в годы Великой Отечественной войны прямо со школьной скамьи влились в ряды Советской Армии и защищали свою Родину от фашистских захватчиков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В третий том вошли произведения, написанные в 1927–1936 гг.: «Живая вода», «Старый полоз», «Верховод», «Гриф и Граф», «Мелкий собственник», «Сливы, вишни, черешни» и др.Художник П. Пинкисевич.http://ruslit.traumlibrary.net.
Поэт Константин Ваншенкин хорошо знаком читателю. Как прозаик Ваншенкин еще мало известен. «Большие пожары» — его первое крупное прозаическое произведение. В этой книге, как всегда, автор пишет о том, что ему близко и дорого, о тех, с кем он шагал в солдатской шинели по поенным дорогам. Герои книги — бывшие парашютисты-десантники, работающие в тайге на тушении лесных пожаров. И хотя люди эти очень разные и у каждого из них своя судьба, свои воспоминания, свои мечты, свой духовный мир, их объединяет чувство ответственности перед будущим, чувство гражданского и товарищеского долга.
Перед вами — первое собрание сочинений Андрея Платонова, в которое включены все известные на сегодняшний день произведения классика русской литературы XX века.В эту книгу вошла проза военных лет, в том числе рассказы «Афродита», «Возвращение», «Взыскание погибших», «Оборона Семидворья», «Одухотворенные люди».К сожалению, в файле отсутствует часть произведений.http://ruslit.traumlibrary.net.
Лев Аркадьевич Экономов родился в 1925 году. Рос и учился в Ярославле.В 1942 году ушел добровольцем в Советскую Армию, участвовал в Отечественной войне.Был сначала авиационным механиком в штурмовом полку, потом воздушным стрелком.В 1952 году окончил литературный факультет Ярославского педагогического института.После демобилизации в 1950 году начал работать в областных газетах «Северный рабочий», «Юность», а потом в Москве в газете «Советский спорт».Писал очерки, корреспонденции, рассказы. В газете «Советская авиация» была опубликована повесть Л.
… Шофёр рассказывал всякие страшные истории, связанные с гололедицей, и обещал показать место, где утром того дня перевернулась в кювет полуторка. Но оказалось, что тормоза нашей «Победы» работают плохо, и притормозить у места утренней аварии шофёру не удалось.— Ничего, — успокоил он нас, со скоростью в шестьдесят километров выходя на очередной вираж. — Без тормозов в гололедицу даже лучше. Газком оно безопасней работать. От тормозов и все неприятности. Тормознёшь, занесёт и…— Высечь бы тебя, — мечтательно сказал мой попутчик…