Концерт - [5]

И в прошлое канувших битв.

………………………………….

Сорок пятая немецкая дивизия —

Тысячи касок на головах,

В которых мысли только о провизии

И о прочих трофейных дарах.

Прославленная дивизия сорок пятая…

Под твоими сапогами стонал Париж,

А Варшава от прицелов твоих попрятала

Мальчишек и голубей спугнула с крыш.

Но все это было репетицией генеральной

Перед спектаклем под названием:

«Совершенно секретно»…

Главный режиссер мнил себя гениальным

И ждал, когда же наступит лето.

Чтобы на фоне естественных декораций —

Синей реки и зеленого леса,

Да птичьей морзянки, маскирующей рацию,

Распахнуть, как занавес, дымовую завесу.

Брест одноэтажный, как на ладони,

Сладко потягивается во сне…

Еще мгновение — и он застонет,

И станет метаться в каждом окне.

Вздрогнет полураздетая крепость:

— Провокация или война?..

Уже незачем разгадывать этот ребус,

Когда рухнула казарменная стена.

Когда из дымящихся серых развалин

Выползают полуживые тела,

На которых с картины взирает Сталин,

Самодержавным взглядом орла.

Кто-то, умирая, зовет маму…

Кто-то застегивается на ходу.

… Майор Гаврилов, принимай команду!

Больше некому в этом аду.

По разбитым клавишам и цимбалам,

По горящим нотам —

Быстрей! Быстрей! —

Комиссар Фомин уводит в подвалы

Обезумевших женщин и детей.

«Хэнде хох!..

Капут, Россия…

Как удирают твои войска!

Новый порядок наводят силой,

Чтобы держался не годы — века.

У Красной Армии сверкают пятки

Уже под Смоленском…

И лишь цитадель

Все еще с нами играет в прятки,

Грозный корабль посадив на мель.

В Берлине наспех печатаются билеты

В Большой театр на торжественный вечер…

Послушай, крепость, сопротивление нелепо,

Когда защищаться тебе больше нечем!»

…. Но, стиснув зубы, молчат казематы.

И даже люди молчат в бреду.

Вот только очередь автоматная

Порою выругается в темноту.

Ни детских слез, ни женской истерики,

Хотя животы, как обоймы, пусты…

Но для белого флага здесь нет материи —

Белье изорвано на битвы.

Немцы думают:

Все подохли —

И боязливой трусцой бегут

К стенам, где распластавшись под окнами,

Гортанно выкрикивают:

«Рус, капут!»

Но в этот миг, не зная пощады

Из преисподней подвального мрака

Майор Гаврилов с небольшим отрядом

Бросается в штыковую атаку.

Как скорлупа, о немецкие каски

Трескаются ореховые приклады.

Но штыки в мундиры входят, как в масло, —

И это похлеще Дантова ада.

Головы гудят, точно с похмелья,

Мольба и ругань сливаются в крик…

Обороне уже четыре недели —

А вы рекламировали «Блиц криг».

Не подтвердится прогноз похода:

Вместо солнца — свинцовый дождь.

В разгаре июля сорок первого года

Сорок пятую армию пробирала дрожь.

На церковной стене штыком изуродованным

Неизвестный солдат нацарапал едва:

«Умираю, но не сдаюсь.

Прощай, Родина!» —

И навеки уткнулся в эти слова.

А таких бойцов было три тыщи,

Но сколько осталось неведомо никому…

В пустых бойницах ветер свищет,

И ухают совы в кромешную тьму.

Три тысячи воинов в океане вражьем…

Но сказал комиссар им, примерно так:

— Связи нет и не будет.

Но крепость наша

Станет драться, как славный крейсер «Варяг».

«Наверх вы, товарищи…» —

И поползли

Из черного зева сырых подземелий

Все те, что биться еще могли,

И те, что держались уже еле-еле.

«Гвозди бы делать из этих людей…» —

Мой друг написал о таких же героях.

А я бы сказал:

«Они крепче камней!

Из них бы гранитные крепости строить».

… Но тут приказ пришел из Берлина:

— Что вы торчите у руин разбитых?..

Разровняйте их поскорее минами

И прекратите эту волокиту.

Целый день палили из минометов,

Каждый кирпич превратив в мишень.

И к вечеру так были измотаны,

Что даже поужинать стало лень.

Но назавтра с ужасом суеверным

Увидели, как в предрассветном мареве

Бьется, как флаг, и бьет по нервам

Клочок окровавленной марли.

Танкист, мечтавший стать поэтом,

Свою повязку сорвал с груди

И ночью, выскользнув незаметно,

К водосточной трубе ее прикрутил.

Истекая кровью, приполз в подвал

И в старом блокноте, уже в бреду,

Последнее двустишие написал:

«Родина, верь!

Враги не пройдут…».

Ему было всего двадцать семь,

Как и поручику Тенгизского полка,

Но он так и не увидел совсем

Ни одного напечатанного стиха.

А немцы уже пробились в костел,

Где из нот, разбросанных ветром,

Развели громадный костер

Швыряя в него сонаты и менуэты.

Вальсы Штрауса обуглились дочерна…

Фуги Баха вспыхнули заревом.

А на рояле какой-то ефрейтор спьяна

Автоматичными очередями гаммы наяривал.

Барабаны были штыками исколоты,

Как животы беременных женщин.

И скрипичные струны вспороты осколками,

Будто вены у сумасшедших.

Бравый унтер вниз головой

Подвесил кошку, орущую от боли,

Подыгрывая ей на гармошке губной

Незамысловатую польку.

«Ахтунг! Ахтунг!

Париж и Вена,

Смоленск и Киев,

Знаете ли вы,

Что похоронный марш Шопена

Мы приберегли для Москвы?..»

…Но вдруг из невидимого подвала,

Как будто из самого чрева земли,

Звонко полковая труба заиграла

И хриплый голос скомандовал:

— Пли!

И вновь из небытия, из праха,

Из немыслимых тайных нор

Возникли тени, не знающие страха,

И врага расстреляли в упор.

Петя Клыпа, раздувая щеки,

Дул в мундштук из последних сил…

Час ли, день ли?

Он сбился со счета

И от перенапряженья осип.

Левой рукой зажимая рану,

Правой в бубен колотил Саид:

— Дам-дада-дам…

Отпевать еще рано

Крепость, где музыка громко звучит.

…Страшный концерт между смертью и жизнью.