Концерт - [3]

На серой церковной стене отпечатался

Черно-белый портрет эпохи.

Красная площадь…

Первомайский парад…

Орлиный взор великана с усами.

Трибуна мавзолея…

Хищный прищур…

Знаменитая трубка в железной руке.

Пионеры машут цветами…

Физкультурники составляют пирамиды…

Восторженные лица людей,

Самых счастливых в мире,

Тонут в море лозунгов

С единственным именем.

На сельхозвыставке — северные олени…

На Арбате — «Свинарка и пастух»…

Альпинисты штурмуют Эльбрус,

Воздвигая на вершине

Бронзовый бюст вождя…

Михаил Шолохов

Дописывает «Тихий Дон»,

По степным просторам несутся

Вольные кони Джамбула…

«Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек».

Галина Уланова

Белым лебедем умирает на сцене.

Смуглоликая узбечка —

Мать семнадцати детей —

Провожает в армию первенца…

Украина готовится к сенокосу.

Столетние джигиты

Соревнуются на скачках

В Абхазии…

На площадях и улицах

Бушует море портретов

С единственным символом.

Под немецкими бомбами

Содрогается Лондон…

Под протянутой рукой фюрера

Маршируют полки.

Небо Испании перечеркнуто крест-накрест

Трассирующими пулями «мессершмитов»…

А по улочкам Бреста

В показательном параде

Проходят красноармейцы

И солдаты вермахта,

Символизируя неожиданную дружбу

Двух великих держав.

Бесконечной вереницей

Тянутся непобедимые армии

По африканским саванам,

Польским шляхам

И парижским площадям…

Вооруженные парни

С засученными рукавами

Весело подмигивают с экрана.

… Закончился фильм.

А вокруг тишина,

Как будто бы в зрительном зале пустынно.

И страшное горькое слово «Война»

У всех на устах против воли застыло.

Но грозен приказ, и нельзя никому

Не то чтоб сказать, но подумать об этом…

Проектора лучик кромешную тьму

Пронзил, как кинжал, ослепительным светом.

И тут же от мыслей очнулся Саид

И в бубен ударил широкой ладонью:

— Далай-далалай…

Зажигательный ритм

Ему дагестанскую пляску напомнил.

Отвесные скалы в предутренней мгле

И камни покатые на годекане…

Тот бубен с рисунком орла на скале

Отец подарил ему в час расставанья.

А мать завязала его в узелок,

В платок, что был вышит руками горянки,

Где вился по краю лозы стебелек

И радовал душу орнамент нарядный.

Звени горский бубен:

— Долай-долалай, —

То громко, то тихо, то плавно, то резко, —

Аварским аулам привет передай

От Армии Красной, от крепости Брестской.

От синего Буга и от Муховца,

От благоуханной сирени цветущей.

От каждого озера и деревца

Привет тебе шлет Беловежская пуща.

И вдруг, оживившись, оркестр заиграл:

— Бух-бух, —

Барабаны заухали тяжко,

И грянул валторн оглушительный вал,

И нежные скрипки запели протяжно.

Вивальди и Бах с неприступных высот

Сошли на простую дощатую сцену,

И Лист с пожелтевших от времени нот

Кивнул, как старинному другу, Шопену.

Пришли они порознь в литовский костел —

Из Вены один, а другой из Варшавы.

Над ними, как ангел, Париж распростер

Широкие крылья блистательной славы.

И, занавес пыльный слегка отогнув,

Из тьмы золотой, что зовется бессмертьем,

Из вечного города смело шагнул

Под мрачные своды стремительный Верди.

И Мусоргский, как во хмелю, не спеша,

На сцену взошел по ступенькам скрипучим—

Российский Бетховен — печаль и душа,

И гордость прославленной кучки Могучей.

Но тут грянул марш, словно пушечный залп…

«Прощанье славянки» бойцы заиграли —

И замер под звуки знакомые зал,

Как в миг расставанья на мирном вокзале.

Взмахнул дирижер загорелой рукой,

Почуяв прилив небывалой свободы,

Как будто в атаку повел за собой,

Сверкающий медью оркестр музвзвода.

Цимбал белорусский, свирель и труба

Составили вместе случайное трио,

И бравый моряк, стряхнув кудри со лба,

Запел неожиданно:

«Аве Мария»…

А после на сцену взошел капитан

С женой и детьми — о певучем семействе

В полку говорят:

«У Шабловских талант…

Недаром повсюду поют они вместе».

«Каховка», «Тачанка» — степные края…

И, перебирая гитарные струны,

«Гренада, Гренада, Гренада моя», —

Запел пограничник, совсем еще юный.

И вновь в звонкий бубен ударил Саид —

Как жаль, что аварской зурны тут не сыщешь.

Она в одночасье больных исцелит

И мертвых заставит покинуть кладбище.

— Далай-далалай…

Будто эхо в горах,

Под сводами старого храма грохочет.

Но вместо «Асса» во все горло «ура»

Бойцы молодые кричат, что есть мочи.

Вот, гордо сияя походной трубой,

Взобрался на сцену с лукавой улыбкой

Гаврош полковой и уже рядовой,

Хоть ростом с винтовку, боец Петя Клыпа.

Задорную песенку он затянул

«На Буг спозаранку пойду я рыбачить.

Для всех окуньков наловлю на блесну,

А-то и сома, если клюнет удача».

За Петей взошел старшина на помост —

Задумчивый Гамлет стрелкового взвода…

Ах, быть иль не быть?

Этот вечный вопрос

Опять озадачил старинные своды.

Комсорг из Армении Матевосян

Стихи прочитал знаменитого Гейне

Сперва на родном (перевел он их сам),

Потом на немецком так благоговейно.

А следом какой-то танкист молодой,

Хоть был не включен он в программу концерта,

Блокнотик к груди прижимая рукой,

Для всех неожиданно вышел на сцену.

Творенья свои, заикаясь слегка,

Читал нараспев он, артист нелегальный,

О том, как на черной земле Машука

Остался навеки поручив опальный.

Сто лет со дня гибели этой прошло,

Бессмысленные отменили дуэли,

Но войны остались…

И новое зло

Готовит удар по загаданной цели.

«Как Лермонтову, двадцать семь мне сейчас.

Три года уже я служу на границе,