Концерт для скрипки со смертью - [9]

– Полагаю, я начну с профсоюза музыкантов, – прикинул Слайдер. Подобно большинству людей, он не представлял себе, как организован музыкальный мир. Он никогда не был на симфоническом концерте, хотя дома у него было несколько пластинок с классикой и он мог на слух отличить Бетховена от Баха. Но не более того.

– Сомневаюсь, что в этом много пользы, – заметил Николлс. – Ты не знаешь ее имени. А у них нет фотографии в центральном архиве. Нет, на твоем месте я бы начал с опроса оркестров.

– Но мы не знаем, была ли она оркестрантом.

– Нет, но если она играла на скрипке, то наиболее вероятно, что она занималась классическим приложением профессии, а не была солисткой. И даже если она не работала в оркестре, кто-нибудь все равно знает ее. Я же сказал – это замкнутый мир.

– Ну, в любом случае, это куда-то ведет. – Слайдер поднялся с обновленной энергией и стал собирать фотографии в пачку. – Спасибо, Франт.

Николлс ухмыльнулся.

– Не за что. Я бы послал Атертона заняться этим. До меня доходил слух, что у него были дружеские отношения с некоторой флейтисткой в прошлом году. Вот почему я удивился, что он не распознал эту отметину.

– Вот если б это была отметина на пупке, он тут же заметил бы ее, – сказал Слайдер.

* * *

Пытаться добраться домой в половине шестого явно было ошибкой. Шоссе А40 – Вестерн-Авеню – было прочно забито «Роверами» и «БМВ», стремившимися из города в сторону Джеррард-Хауса. Слайдер оказался запертым в своей машине на целый час, слушая по радио диск-жокея по имени Чаз, или Майк, или Дэйв, – всегда казалось, что их имена похожи на лай собаки, – который болтал что-то о громадном заторе машин на А40 из-за дорожных работ в Перивэйле. Так что его желанию забыть на время о работе помешало то, что он оказался в ловушке как раз на том участке дороги, который проходил рядом с Уайт-Хаус-Эстейт.

Где-то после полудня Фредди Камерон должен был произвести вскрытие. Вскрытие должно было представлять интерес для одного-двух человек в плане определения причин происшедшего, и Слайдер как раз был одним из этих людей, но в этот раз у него не было желания присутствовать. Частично это был обычный человеческий ужас перед моментальным обезображиванием мертвого тела. Но другие останки не производили на него подобного впечатления. Он чувствовал, что необъяснимо нервничает от одной мысли об этом. По каким-то причинам именно эта молодая девушка отказывалась занять место трупа в его мыслях, оставаясь живым человеком, и оп видел перед собой ее белое тело, как воспоминание о ком-то, кого он знал. Она все время присутствовала где-то на краю сознания, как те ужасы, которые видишь краем глаза в детстве: вроде человека без лица за дверью спальни, появляющегося, когда мама выключит свет. Он всегда знал, что не должен смотреть на него, иначе человек схватит его; и все равно воображаемый силуэт притягивал взгляд вопреки сопротивлению.

Он попытался сосредоточиться на радиопередаче. Как раз сейчас на станцию дозвонился кто-то из слушателей, если судить по невероятно шумному фону, он мог звонить только из какого-то далекого места, пострадавшего либо от тайфуна, либо от землетрясения. Искаженный голос скороговоркой произнес: «Хэлло, Дейв, это Эрик из Хендона. Я впервые звоню вам. Я тольк-хтел-скзать, я слуш-ваш-программу каж-день, и она прост-отличи». Слайдер припомнил, как ему говорили, что радиоволны не исчезают, а уносятся в космос и летят все дальше и дальше. Ну и что поймут из этого где-нибудь на Альфе или Бете Центавра?

Он собирался приехать домой пораньше в надежде подсчитать синяки, полученные им в результате последних бурных дней. Тут его больно задело, что подобная вещь может быть причиной желания прийти домой, и он с завистью подумал об Атертоне, возвращающемся в свой игрушечный коттедж, чтобы съесть несколько восхитительных блюд и скоротать вечер, стимулируя себя победой над очередной молодой женщиной. Не то чтобы Слайдеру захотелось стимулировать себя или захотелось новой молодой женщины, – он слишком устал за эти дни, да и мысли о недозволенном тайном сексе просто устрашили бы его; но очень хотелось ожидать от будущего комфорта и покоя в доме.

Но дом, который он терпеть не мог, уже давно был практически домом Айрин, был обставлен и оформлен в соответствии с ее требованиями, а не его. Происходило ли то же самое со всеми женатыми людьми? Вероятно. Вероятно. Ему всегда казалось, что костюм-тройка придуман для того, чтобы на него приятно было смотреть, но не для того, чтобы в нем было удобно сидеть, – такова была и вся мебель в доме: она отбивала любые поползновения человека воспользоваться ею, как холодная женщина. Все это напоминало жизнь в одном из тех показных домов на выставке «Идеальный дом».

И готовила Айрин так, как будто хотела наказать кого-то. Нет, это не совсем правда. Еда была, вероятно, калорийной и диетически сбалансированной, но она никогда не имела никакого вкуса. Это была безрадостная пища, сдобренная солью слез. Знание того, что она терпеть не может готовить, создавало у него чувство вины за то, что он мог испытывать какое-то удовольствие от еды.