Конан, не знающий страха - [24]

— Эти двое схлопотали по заслугам, — проговорил Конан, вытирая меч и вкладывая его в ножны. — Теперь очередь за остальными четырьмя. Калья, прихвати-ка их кошельки. Деньги в нашем деле не лишнее.

Девушка без колебаний обшарила трупы. В ее действиях было хладнокровие человека, привыкшего балансировать между жизнью и смертью. И нет ничего зазорного в том, чтобы забрать имущество убитого врага.

— И кто-то еще называет меня сумасшедшей, — в сердцах проговорила она, — да такого психа, как ты, еще свет не видывал! Ты же отправился путешествовать по миру, а вместо этого гоняешься, чтоб отомстить за людей, которые даже не родня тебе! А повстречав убийц, ты, вместо того чтоб расправиться с ними, устраиваешь поединки, но ведь они гнусные работорговцы, а ты дерешься с ними один на один, как с порядочными людьми. — Возмущению Кальи не было границ.

— Не один на один, а один на два, — поправил Конан. — Много чести для этих ублюдков биться с ними один на один. Боссониты хорошо знают нас, киммерийцев. Когда я предложил им биться два против одного, я знал, что наношу страшный удар по их гордости. Потому они так взбесились. Не волнуйся, перед смертью они испытали самый большой для них позор. Чего тебе еще?

Сначала Калья хотела ответить, что боссониты, прибив его, вплотную занялись бы ею самой. А только от одной мысли об этом ей делалось плохо. Однако девушка смолчала, побоявшись, что Конан сочтет ее малодушной, да к тому же еще и ворчливой. Вместо этого она спросила:

— Откуда тебе было известно, что ты победишь?

Конан, подумав секунду, ответил:

— Конечно, боссониты — исконные враги киммерийцев. Но в общем-то, они по большей части честные люди. Но эти двое — настоящее отребье. Паршивые овцы, изгнанные из стада. А такие не бывают хорошими воинами. — А то, что себя Конан относит к лучшим представителям своего племени, этого Конан вслух не сказал. Это и так подразумевалось.

— Кроме того, — продолжил Конан, — боссониты сильны в защите. Тут им мало равных, а вот атака — их слабое место. А мы, киммерийцы, одинаково хорошо владеем и тем и другим. И вообще… нам нет равных!

Уж чего—чего, а уверенности в себе Конану было не занимать. И Калья поспешила сменить тему разговора.

— Этих денежек нам не надолго хватит, — сказала девушка, подбросив на ладони увесистый кошелек. В лунном свете можно было разглядеть кордаванскую кожу, окрашенную в алый цвет, и золотые нити шитья. — На золото этой парочки мы безбедно проживем несколько месяцев, а если поиски Тахарки затянутся, то и год протянем. Если покупать только еду, а спать под открытом небом, надолго может хватить.

— Да уж ничего себе… — рассеянно пробормотал Конан. Перспектива столь долгих поисков не улыбалась ему. — А то, что у них много денег, неудивительно. Сколько жизней они угробили на больших дорогах. Да и вся эта затея с рабами, видно, очень доходна.

— Похоже на то, — откликнулась Калья и замолчала. Не было у нее охоты спорить с киммерийцем. И вообще, что-то неуловимо изменилось в их отношениях. Раньше, когда Конан и Калья пребывали в состоянии враждебного нейтралитета, все было ясно, и девушка чувствовала себя как-то уверенней. Клялась же она перед алтарем Митры, что никогда не полюбит ни одного мужчину! Аксандриас, вот кто во всем виноват. При мысли о нем в девушке вспыхнула дикая, нечеловеческая ярость, точно такая, которая бушевала в ней, когда аквилонец выжег ей каленым железом глаз.

Глава 5

Жрец стоял возле жаровни и бросал на тлеющие багровые угли пригоршни трав. Сама жаровня представляла собой металлический треножник в форме змей, чьи головы упирались в пол, а хвосты поддерживали череп, в котором, собственно, и тлели угли. И змеи, и череп были изготовлены из деталей усыпальниц валузианских королей. Дерево на растопку тоже пошло не простое. Когда-то из него была сделана виселица. Дым от тлеющих углей и трав тоже вел себя необычно. Он не стремился вверх, как это бывает всегда, а, повторяя спиралевидное движение змей треножника, стекал вниз.

Жрец творил заклинания. Вот уже много часов подряд, нараспев, ни на минуту не умолкая, он творил их. Высокое искусство магии требовало от жреца огромной выносливости, такой, которой обладают лишь величайшие из воинов. Каждое слово он произносил предельно внятно, сколько бы оно ни повторялось.

Уже было далеко за полночь, когда над жаровней возник светящийся шар. Шар покачивался, пульсировал. Текли минуты. Он то становился ярче, то почти угасал. И вот когда свечение сделалось ровным, внутри шара появилось чье-то лицо. Это было несомненно лицо человека. Однако для человеческого лица оно было слишком совершенным, чтобы принадлежать человеку. Только по высокой прихоти художника могло возникнуть подобное лицо, вознамерься он сначала собрать воедино все самые совершенные черты самых совершенных людей, а потом вдохнуть в них жизнь. И все же прекрасным это лицо не было, потому что не было в нем ничего, озаренного человеческим чувством.

— Много лет прошло с тех пор, как мы разговаривали в последний раз, — сказал человек в светящемся шаре, и древние звуки старостигийского языка наполнили комнату.