Я никогда не принадлежал к тем, кто полагает, что лучше умереть, чем покинуть Рим. Сказать по правде, я много раз бежал оттуда, чтобы спасти свою жизнь. Однако для меня жизнь вдали от Вечного города обычно являет собой своего рода смерть заживо, некое подвешенное состояние где-то в пространстве за Стиксом[1], где все жизненные процессы замерли и остановились, где ощущаешь, что все важные события происходят вдали от тебя. Но из этого правила есть и исключения. Одно из них – Александрия.
Я отлично помню, как впервые увидел этот город, словно это было только вчера, хотя, стоит отметить, на данный момент о том, что со мною было вчера, я вообще ничего не помню. Конечно, когда приближаешься к Александрии со стороны моря, самого города не видно. Сперва перед глазами встает знаменитый Фаросский маяк.
Когда мы были еще в добрых двадцати милях от берега, он был похож на сероватую расплывчатую точку на горизонте. Нужно сказать, мы, как последние идиоты, плыли сюда напрямик, пересекая море: видимо, нашему капитану были чужды советы разумных людей, считавших, что в плавании главное – придерживаться берегов. Но это еще не все, наш идиотизм зашел еще дальше, чем можно себе представить, – мы шли не на торговом судне с широким корпусом, способным выдержать любой шторм в открытом море, а на роскошной боевой галере, отделанной таким количеством краски и золота, которое вполне могло бы утопить корабль поменьше. На носу нашей посудины, прямо над тараном, красовалась парочка бронзовых крокодилов, и казалось, что из их зубастых пастей потоками истекала пена, когда быстро мелькающие в воздухе весла несли нас вперед по волнам.
– А вот и Александрия, – сказал мне шкипер нашего корабля, суровый киприот с обветренным лицом и в римской тоге.
– Быстро мы добрались, – ворчливо заметил мой высокопоставленный родственник, Метелл Кретик. Подобно большинству римлян, мы с ним ненавидели море и вообще все, связанное с морскими путешествиями. Именно поэтому мы и избрали самый опасный из маршрутов в Египет. Так оно вышло быстрее. Нет на свете ничего быстрее римской триремы*[2], идущей на всех веслах, а мы заставляли наших гребцов работать в поте лица с того самого момента, как покинули берега Массалии[3].
Перед этим мы с ним были в Галлии, выполняли скучную и утомительную посольскую миссию с целью убедить кучку недовольных и недружелюбно настроенных галлов не присоединяться к бунтующим гельветам*. Я ненавижу и презираю галлов, так что был крайне рад, когда Кретик получил от Сената* новое поручение и должен был отправиться с посольством в Египет.
На носу нашей галеры имелась очаровательная надстройка, миниатюрная крепостица, она была сооружена впереди мачты, и я забрался туда, на боевую платформу, чтобы лучше все видеть. Через некоторое время пятно на горизонте превратилось в явный столб дыма, а еще немного погодя стала видна и сама башня маяка. С такого большого расстояния не было возможности сравнить ее высоту с чем-либо, так что было трудно поверить, что это одно из семи чудес света.
– Это и есть знаменитый маяк[4]? – Вопрос задал мой раб Гермес. Он влез сюда следом за мной, немного неуверенно. Его еще сильнее, чем меня, донимала морская болезнь, и это вызывало у меня некоторое чувство удовлетворения.
– Говорят, вблизи он производит еще более сильное впечатление, – заверил его я.
Издалека маяк выглядел как высокая и тонкая колонна, ослепительно-белая в ярком полуденном солнечном свете. Когда мы подошли ближе, я разглядел, что тонкая колонна стоит на более толстой, а та – на еще более толстой и мощной. Потом мы увидели и сам остров Фарос, и тут я начал осознавать, насколько он огромен, этот маяк, доминирующий надо всем островом, который сам по себе был достаточно велик, чтобы закрывать собой весь вид на великий город Александрию.
Маяк стоял на восточной оконечности острова, и именно туда мы и направлялись, поскольку намеревались войти в Большую Гавань. За западной оконечностью острова располагается Гавань Эвностос, Гавань Счастливого Возвращения, из которой корабли могут пройти в канал, соединяющий город с Нилом, или могут идти дальше, к озеру Мареотис, что находится южнее. Поэтому Гавань Эвностос – самая удобная гавань для торговых судов. Но мы приплыли сюда с поручением от правительства, поэтому нас должны были принять в Царском Дворце, а тот располагался как раз на берегу Большой Гавани.
Когда мы обогнули восточный конец острова, Гермес задрал голову, чтобы получше рассмотреть маяк. Там, наверху, был виден небольшой павильон или беседка, из которой вылетали клубы дыма и языки пламени, гонимые легким бризом.
– А он и впрямь очень высокий, – должен был признать Гермес.
– Говорят, больше четырехсот футов[5] в высоту, – уверил его я.
Прежние цари из диадохов*, что наследовали Великому Александру, строили огромные здания и сооружения, способные соперничать с постройками времен фараонов. Гигантские, чудовищно огромные гробницы, храмы и статуи этих древних правителей не имели никакого практического применения, они просто впечатляли и подавляли, и в этом-то и заключалось их основное предназначение. Мы, римляне, вполне можем это понять. Это очень важно – производить на народ должное впечатление. Сами мы, конечно же, предпочитаем строить более полезные вещи: дороги, мосты и акведуки к примеру. Но Фаросский маяк был, по крайней мере, весьма полезным сооружением, пусть и слишком высоким.
