Конан и слепая богиня - [45]

— Сомневаешься в наших собственных силах? — Первый немного повысил голос. Вокруг его головы появилась яркая фиолетовая аура.

Кинна, однако, не дала себя обескуражить и устрашить.

— Я знаю, что некоторые вещи могут быть более могущественными, нежели колдовство. Гармония Вселенной. Могущество богов подпитывается верой и воображением. Зверей насыщает энергией текущая в их жилах кровь и жажда крови. Людей — ненависть и любовь.

— Варвар может грезить, жаждать крови, ненавидеть и любить. Однако за всеми нами стоят коринтийские боги, магические таланты и годы тяжёлых усилий. Мы не можем проиграть. — Властный голос Первого, совладавшего с эмоциями, стал спокойней, но пробирал до дрожи.

— Но та шкатулка… За ней — сила целой Вселенной.

— … которую не каждый может использовать, — резко прервал её слова старик. — Теперь уже нельзя отступать. Годами мы готовились, верили, что когда-нибудь добудем эту шкатулку. Уже несколько месяцев знали, что она снова проявилась на свет. Пару дней назад её использовали — впервые за столетия — и теперь шкатулка находится на пути к нам. Необходимо верить и оставаться вместе, иначе мы всё утратим.

Тон его голоса вибрировал теперь нескрываемо властно. Он вызывал у слушавших возбуждение и почитание, позволяя им одновременно ощутить и заботу, и твёрдость назидания, словно невысказанный упрёк за проявленное детское непослушание. Первый давал ясно понять, что всё понимает, но тем не менее настаивает. Он не оставлял места для других решений.

Сосредоточение воли старца вторглось в мысли других чародеев. Комната наполнилась крошечными искорками психической энергии. Пламя свечи заколебалось и почти затухло. У обоих мужчин свесились головы, будто от сильной усталости. В их затуманенных глазах понемногу исчезало недоверчивое выражение.

Кинна, однако, всячески сопротивлялась. Она с усилием встряхнула головой, словно отгоняя назойливую мошкару. Она уже настроилась к отповеди, но когда отыскала взором оставшихся двух магов, опустила глаза. Пожала плечами и ничего не возразила. Её взгляд, однако, был ясен, и лицо отрыто выражало сомнения. Чародейка кивнула на прощание и жестом призвала своего брата следовать за ней. Брат и сестра исчезли, растаяв в воздухе, оставив после себя только очертания своих фигур, всё ещё смутно фосфоресцирующих в тёмной комнате. Неннус с изумлением смотрел на чародея.

— Чего ещё ждёшь? — ошарашил его раздражённый голос Первого. — Встреча закончилась.

Молодой человек дёрнулся, вздрогнул, как будто кто-то вылил на него ведро холодной воды, и смущённо посмотрел вокруг.

— Уже уходить?.. Я просто размышлял. Так много всего произошло за последнее время. До встречи, Первый. — И по примеру Кинны и Далиуса он исчез так же внезапно, как и появился.

Старик свесил голову, прикрывшись ладонями, и облегчённо выдохнул. Наконец-то все убрались! Как получилось, что его — наилучшего и могущественнейшего чародея Коринтии — только что заставили применить мошенническую уловку, использовать принуждение, вынудили прибегнуть к таким вульгарным средствам? Кинна явно сопротивлялась, и теперь будет раздумывать, почему он прибегнул к нечестному трюку, вместо того чтобы использовать убедительные аргументы. А потом, естественно, не забудет поделиться своими сомнениями с братом. Хорошо, что ещё самый младший ничего не приметил.

Такого долго не выдержать. Его сила убывает, а цель по-прежнему ускользает. Он уподобился ослу, которому дали нюхнуть свежей моркови. И теперь он бежит, и бежит, и бежит, не глядя по сторонам, и из последних сил тащит телегу с довольным хитрым возницей, который обманул его этим примитивным трюком.

А что, если это предположение верное? Что, если и правда кто-то размахивает перед его лицом пучком моркови, а он послушно бредёт туда, куда направляет его неведомый возничий? С какой целью снова объявилась шкатулка? И как долго придётся ждать, чтобы это узнать?

* * *

Мелодичный, звонкий, жестокий, знакомый смех. Конан пробирался через снега, не обращая внимания на ледяные вихри и колющие хлопья. Где-то глубоко внутри него горело пламя. Страсть пульсировала в артериях, необузданное желание жить. Тот огонь не давал ему остановиться, не позволял вздохнуть и упорно гнал его дальше.

— Конан!

Отчаянный девичий крик, крик о помощи. Потом он её увидел. Нагое девичье тело, стройное и бледное, немилосердно вплетённое в спицы гигантского колеса, которое, раскачиваясь, шатаясь и подрагивая, катилось прямо на киммерийца. Кровь из небольших ранок застыла на морозе. Яркие чёрные глаза были полны слёз и наполнены мольбой. Удивительно зрячие глаза.

— Митанни!

Колесо накатывалось прямо на него, неумолимое как судьба, и измученное тело пытаемой девушки вращалось вместе с ним, то и дело обращаясь к варвару. И он пошёл навстречу колесу, полный решимости остановить его любой ценой, но по пояс увяз в сугробе и мог только беспомощно наблюдать, как оно мчится. Конан отчаянно дёргался в тщетной попытке ослабить мёртвую хватку, удушливо давящую и сжавшую его аж до груди. Колесо, словно в насмешку, продолжало надвигаться, шатаясь, раскачиваясь, наклоняясь из стороны в сторону и оставляя за собой глубокую борозду, окроплённую капельками алой крови. Оно было уже так близко, что слышался скрип снега под ним. Киммериец вытянул руки в последней отчаянной попытке остановить его. Замёрзшие руки скользнули по гладкому дереву, круг чуть разминулся с его головой и вдавил плечо в снег.