Конь - [3]

Солнце еще не зашло и было достаточно светло, но старческие глаза плохо различали цвета. И Рувим с Деборой долго спорили, в которой из жестянок капутмортуум. Но вот краска была найдена. Дебора ушла в дом, а Рувим, напрягая старые глаза, принялся рисовать.

Он рисовал до тех пор, пока луна, круглая как переплетный нож, не глянула в сарай. Тогда Рувим закрыл на замок сарай и усталый пошел спать.

Если бы не браться за кисть и не стоять над холстом, согнув спину, можно ли было бы сразу заснуть человеку, которого посетило маленькое, но все-таки счастье? Но, с непривычки, чувствовалась усталь, и Рувим, не отвлекаемый женской болтовней, потому что Дебора давно уже спала, — скоро уснул и сам. И, засыпая, он едва успел подумать о завтрашней работе.

Конь был готов. Оставалось нарисовать только верхового. А это, как раз, — пустяки. Ведь, надо подумать, кого только за свой век не рисовал Рувим: и китайцев в желтых кофтанах с чаем Высоцкого в руках; и турок с выпученными глазами и длинным кальяном. А сколько разных военных и штатских рисовал Рувим? Это — пустяки.

И Рувим уснул.

Но, скажите, какой сон может присниться человеку, которого посетило маленькое, но все же — счастье?

VII

Рувиму снился конь.

Конь был рыжей масти, с прелестной гривой на круто выгнутой шее и с горящими, как угли, глазами. Он мчался по местечку, убегая от Рувима, а Рувим плавно летел по воздуху, нагоняя его. Звенели копыта по мостовой, телеграфные столбы перепрыгивали друг через друга, точно играя в чехарду, но конь убегал и убегал.

Но вот он повернул в Виленскую улицу, где стоял дом Рувима, и вдруг бросился в настежь открытый сарай. Рувим поспешно захлопнул дверь сарая и в ту же секунду на чистом жаргоне ясно услышал: «Рувим, Рувим, что ты делаешь?».

Рувим открыл глаза и увидел, что у постели стоит Дебора, собравшаяся на торговлю со своей корзиной семечек.

— Что ты делаешь, Рувим? — говорила Дебора. — Что ты спишь и не хочешь работать? Уже восемь часов. — И она ушла, оставив Рувима наедине с неподвижной селедкой, распластанной среди кусочков лука на тарелке, и с его чудным сном, которого Рувим так и не успел рассказать Деборе.

VIII

Рувим торопливо оделся и принялся за еду.

Не смакуя, как всегда, каждый кусочек и не обгладывая дочиста кости, он наскоро съел селедку и побежал в сарай. Широко распахнув дверь, он подошел к полотну и глянул.

И только он бросил взгляд на квадрат холста, как его волосы, его вечно спутанные волосы, встали каждый по-одиночке по швам. А дышать стало так трудно, будто грудь зажали в переплетный пресс.

На холсте, гордо изогнув шею, стоял рыжий конь с прелестной гривой и горящими, точно угли, глазами.

Что-то схватило Рувима под мышки и швырнуло к двери. Он запнулся за лежащее полено и, больно ударив ногу, лежал с закрытыми глазами.

Много ли он лежал?

Это такой же неумный вопрос, как много ли он думал. Конечно, он лежал немало и столько же думал.

Сперва сильно ныло колено, и спина ощутила непривычный холод земли. Но потом мысли собрались снова, точно вспуганные воробьи, и Рувим стал думать. Он думал, он соображал, отчего мог перемениться его серый конь. Неужели капутмортуум, пролежав в чулане несколько лет, так изменился, что заглушил собою и мел и сажу? Или, может быть, просто — Рувим насыпал его больше, чем следует?

Как бы то ни было, рыжий конь сразу показался ему знакомым. И Рувим без труда вспомнил, где впервые увидел его. Конечно, это тот самый конь, который убил его сына, и которого Рувим проклял. Это — его рост, его шея и его горящие, злые глаза. Он еще раз принес с собой горе, и Рувиму остается только порвать полотно в клочья.

Но, посудите, можно ли уничтожить полотно, если, с помощью его, Рувим заработает себе на хлеб? Не проще ли перекрасить этого проклятого коня снова в серую краску?

С трудом приподнялся Рувим и, упираясь в землю руками, сел.

Как на ржавых петлях, открылись его глаза и глянули. Конь все также стоял на холсте, горделиво выгнув шею и подняв одну ногу для шага.

Рувим смотрел и не верил.

Потом, не спуская глаз с коня, он плюнул в засаленную полу сюртука и протер глаза.

Конь был тот же.

Тогда Рувим встал и, вбирая голову в плечи, прошел к двери за мелом и сажей. Затем, хромая, подошел к полотну и, прищурив глаза, стал рисовать.

Рука Рувима тряслась, и кисть торопливо отпрыгивала от холста, точно пальцы от горячего утюга. Но Рувим упорно продолжал перекрашивать коня и, наконец, он стал вновь светло-серым.

Рувим, не отдыхая, взялся дорисовывать к нему верхового. Солдат получился очень красивым, с лихо закрученными усами и немного смахивал на турка, когда-то изображенного Рувимом для табачного магазина. Но шлем со звездой и рубаха с нашивками совершенно изменяли его.

И солдат нравился Рувиму.

IX

— Прекрасно, очень прекрасно, — похвалила подслеповатая Дебора, увидев нарисованный занавес. — Ой, что за глупые эти люди, как самые последние из баранов! Разве может Берка, этот сопляк, нарисовать такую лошадь, как Рувим?

И она отдала мужу купленный на базаре баранок и лишний кусок селедки.

Хотя по средам в местечке бывал базар, и Деборе надо было вставать раньше обычного, но в эту ночь она не могла скоро уснуть и долго говорила с Рувимом. Они говорили о том, сколько могут дать за занавес, и чего можно купить на эти деньги. А главное, какой это будет нос паршивому Берке.