Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - [10]
Это происходило в 1949 году. С того дня вплоть до момента спуска красного флага с купола Большого Кремлёвского дворца в декабре 1991 года я жил на родной земле внутренним эмигрантом.
Мне понадобился этот рассказ только для того, чтобы читателю было ясно, что я воспитан с младых ногтей в культе мученического подвига Царственных страдальцев, к которым мои родители молитвенно обращались за заступничеством ещё в 20-е годы минувшего века, за многие десятилетия до официальной канонизации. Чтобы было ясно и то, что не только Н. Розановой, но мне тоже очень хотелось бы поклониться мощам глубоко почитаемых мною святых. Но, в отличие от неё, риск ошибки в определении подлинности этих мощей для меня абсолютно недопустим. К сожалению, после личного общения на эту тему с такими фигурами, как Немцов, Яров, Рябов, Соловьёв и компания, степень этого риска вырастает в моих глазах до гигантских масштабов.
Упоминавшийся мною выше Великий князь Владимир Кириллович, конечно же, более, чем кто-либо, был заинтересован в обретении мощей своих ближайших родственников (Государь был его двоюродным дядей). Но, как он говорил мне лично, даже если степень вероятности останков достигнет 99 процентов, то и в этом случае он не сможет дать согласия на признание их в качестве мощей. Я был поражен мудростью его суждения, когда он сказал:
– А зачем, собственно говоря, заниматься несвойственными церковной традиции манипуляциями с обнаруженными костями, подвергая их каким-то многосложным исследованиям? Разве не разумнее было бы просто оставить их под спудом и на месте найденного захоронения построить часовню, освятив её в честь новомучеников и исповедников российских? И тогда все те, кто склонен верить в принадлежность останков Царской Семье, могли бы приходить туда для молитвенного поклонения ей, а остальные возносили бы свои молитвы всем новым мученикам, первыми из которых стали Царственные страдальцы. Ведь, по молитвам верующего народа, мощи имеют обыкновение сами являть себя.
Я очень посоветовал бы Н. Розановой хорошо поразмыслить над этим мнением Великого князя хотя бы для того, чтобы избавиться от более чем сомнительных «богословских» постулатов, коими пестрит 4-я глава её книги. В основу этих постулатов Н. Розанова кладёт определение VII Вселенского Собора, которое гласит: «…осмеливающиеся отвергать что-либо из того, что посвящено Церкви, будет ли то Евангелие, или изображение креста, или иконная живопись, или святые останки мученика (выделено Н. Розановой. – З.Ч)… таковые, если это будут епископы или клирики, были бы низлагаемы, если же будут иноки или миряне, были бы отлучаемы» (С. 212).
Поскольку основную массу тех, кто не признал постановления Правительственной комиссии по идентификации екатеринбургских останков, составляют как раз «епископы, клирики, иноки и миряне», то угроза низложения и отлучения звучит не просто устрашающе, но даже катастрофически. Потому что, исходя из текста анафематствований, возглашаемых в первое воскресенье Великого поста (праздник Торжества православия), все эти несчастные «низложенные и отлучённые» подлежат, к тому же, как отвергающие установления Вселенских Соборов, ещё и преданию анафеме!
Спешу успокоить тех, кто мог ненароком устрашиться нависших угроз, а заодно пристыдить незадачливого «богослова»: в цитируемом соборном определении говорится об «осмеливающихся отвергать что-либо из того, что посвящено Церкви». А Церкви посвящено только то, что ею самой признано в качестве святыни. Может быть, Н. Розановой известна какая-то закрытая информация о признании Церковью екатеринбургских останков в качестве мощей? Едва ли. Поэтому можно смело обвинять её в прямом подлоге!
Н. Розанова подвергает беспощадной критике своих оппонентов, не признающих или оспаривающих официальную версию об останках. Она громит церковного археолога С.А. Беляева, журналиста П.А. Мурзина, профессора В.Л. Попова, академика В.В. Алексеева, члена Госкомиссии А.К. Голицына и многих других. В отношении академика В.В. Алексеева она опускается до мелочных обвинений, откровенно намекая на то, что этот крупный историк требовал проведения исторической экспертизы из сугубо корыстных соображений: «Кроме сомнительных предложений, – пишет Н. Розанова, – все письма В.В. Алексеева отличались и типичными дополнениями: “Для проведения… исследований группой научных сотрудников нашего института потребуется финансирование в 60–80 млн руб.’’» (С. 356). А что особенного в том, что директор научно-исследовательского института требует дополнительного финансирования для своего учреждения, которому заказываются внеплановые исследования?
Могу себе представить, что бы она написала про своих оппонентов, если бы они, а не милые её сердцу Авдонин и Рябов рассорились из-за денег, которые им предлагали для раскопок останков соперничавшие между собой губернаторы Э. Россель и А. Тулеев! Н. Розанова цитирует в своей книге воспоминания некоего Г.П. Васильева, который пишет: «Г.Т. Рябов изначально принял решение не участвовать в раскопе из-за того, что А.Н. Авдонин отверг его предложения провести вскрытие захоронения под патронатом Амана Тулеева, который обещал Гелию Трофимовичу для этих целей миллионы рублей против 200 тысяч, обещанных Э. Росселем» (С. 220). Это обстоятельство ничуть не мешает Н. Розановой утверждать, сравнивая Г. Рябова ни более ни менее как с великим археологом Г. Шлиманом, что «Гелий Рябов, как и Генрих Шлиман, использовал дарованные ему судьбой особенные жизненные обстоятельства не для корысти, а для достижения благородной цели» (С. 212)!
Граф Геннинг Фридрих фон-Бассевич (1680–1749) в продолжении целого ряда лет имел большое влияние на политические дела Севера, что давало ему возможность изобразить их в надлежащем свете и сообщить ключ к объяснению придворных тайн.Записки Бассевича вводят нас в самую середину Северной войны, когда Карл XII бездействовал в Бендерах, а полководцы его терпели поражения от русских. Перевес России был уже явный, но вместо решительных событий наступила неопределенная пора дипломатических сближений. Записки Бассевича именно тем преимущественно и важны, что излагают перед нами эту хитрую сеть договоров и сделок, которая разостлана была для уловления Петра Великого.Издание 1866 года, приведено к современной орфографии.
«Рассуждения о Греции» дают возможность получить общее впечатление об активности и целях российской политики в Греции в тот период. Оно складывается из описания действий российской миссии, их оценки, а также рекомендаций молодому греческому монарху.«Рассуждения о Греции» были написаны Персиани в 1835 году, когда он уже несколько лет находился в Греции и успел хорошо познакомиться с политической и экономической ситуацией в стране, обзавестись личными связями среди греческой политической элиты.Персиани решил составить обзор, оценивающий его деятельность, который, как он полагал, мог быть полезен лицам, определяющим российскую внешнюю политику в Греции.
Иван Александрович Ильин вошел в историю отечественной культуры как выдающийся русский философ, правовед, религиозный мыслитель.Труды Ильина могли стать актуальными для России уже после ликвидации советской власти и СССР, но они не востребованы властью и поныне. Как гениальный художник мысли, он умел заглянуть вперед и уже только от нас самих сегодня зависит, когда мы, наконец, начнем претворять наследие Ильина в жизнь.
Граф Савва Лукич Рагузинский незаслуженно забыт нашими современниками. А между тем он был одним из ближайших сподвижников Петра Великого: дипломат, разведчик, экономист, талантливый предприниматель очень много сделал для России и для Санкт-Петербурга в частности.Его настоящее имя – Сава Владиславич. Православный серб, родившийся в 1660 (или 1668) году, он в конце XVII века был вынужден вместе с семьей бежать от турецких янычар в Дубровник (отсюда и его псевдоним – Рагузинский, ибо Дубровник в то время звался Рагузой)
Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.
В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.