Кому светят звезды - [11]

Вот и Кировский позади. Старший лейтенант скорее почувствовал, чем осознал, что опасность осталась позади. Пот ручьями тек по лицу, но некогда было смахнуть надоедливые ручейки. Вологдин развернул самолет и повел его к аэродрому. Двигатель остановился, едва шасси коснулось земли.

Из землянки к пилоту бежали люди: адъютант эскадрильи, техники, фотоспециалисты.

— Фотоаппаратура цела? — первое, о чем спросил Михаил.

— Цела, товарищ старший лейтенант, в таком решете сбереглась, — удивленно ответил техник.

Выслушав доклад Вологдина, комэск Гусев сказал:

— Даю три дня отпуска, старший лейтенант. Действовали толково. — И тут же снова нахмурился.

«Шел бы отдохнуть, ведь не спал всю ночь», — пожалел комэска Михаил.

8

Когда провожают человека на войну, подразумевается, что уходит он куда-то далеко от дома. Десятки тысяч ленинградцев ушли воевать на разные фронты, а к тем, кто остался к городе, война пришла сама. Страшная, пороховая, холодная, голодная — на каждую улицу, в каждую семью. Катя думала об этом по дороге к дому Деговых. Несколько раз Надя Дегова заговаривала с ней, но Вологдина отмалчивалась, на вопросы отвечала коротко, односложно. Надя, видимо обидевшись, замолчала. Ни слова не говоря, дошли они до Фонарного моста, рядом с которым жили родные Нади.

— Вторую неделю к моему дому идем, а ведь раньше всего полчаса на автобусе и — на месте, — сказала Надя, открывая дверь парадной.

Даже после неяркого света улицы лестница с плотно забитыми фанерой оконными рамами показалась им темным склепом. Вологдина и Дегова стояли на площадке у входа, пока глаза не привыкли к темноте. Едва разглядели нижние, покрытые льдом ступеньки и высокие перила.

— Осторожнее гляди, руку береги. Одно железо на перилах осталось, — сказала Надя. — Дерево на топливо посрывали.

Надя взяла подругу за руку. Катя почувствовала, как дрожат у нее пальцы, и крепко сжала их. Медленно поднялись на лестничную площадку второго этажа. На ощупь Дегова отыскала скважину замка и открыла дверь. Пройдя темный коридор, оказались в большой комнате. Вологдина подумала, что дома никого нет, но, когда Надя зажгла коптилку, увидела в железной кроватке большеголового мальчика. Того едва было видно из-за груды рваной бумаги, этот бумажный бугор с шуршанием двигался взад и вперед в такт тихим покачиваниям ребенка. Когда мальчик отклонялся назад, из коротких рукавов темного пальто выглядывали тоненькие ручонки.

— Мой братишка Борис, — сказала Надя, подходя к кроватке.

Подняв заблестевшие глаза на сестру, мальчуган тихонечко проговорил:

— Хлебка, пу.

— Хлеба и еще чего-то хочет, — с тоской прошептала Катя, рассматривая исхудалого ребенка.

— Хлеба и супа просит, — ответила Дегова. — Мама уходит добывать продукты, а его одного оставляет. Ждет маму с едой и твердит эти два слова. Больше ничего говорить не научился.

— Сколько годиков ему?

— Скоро два. До войны ходить было начал. Теперь не может. Ослаб. Да и какое развитие! Голодный.

Катя поняла: не от холода дрожали на лестнице Надины пальцы. За маму, за брата переживает. Оставляет им крохи от своего пайка.

Вологдина вынула из кармана полученный за ужин кусок хлеба, разломила его на две частички и ту, что побольше, протянула Боре. Малыш сунул в рот весь кусок целиком и жадно посмотрел на оставшуюся в Катиной руке корку.

— Надежда, чего же твоя мама не эвакуировалась? — спросила Катя, глядя на мальчика.

— Заупрямилась. Не думала, что война сюда придет. Две мои сестренки постарше уехали с детским садиком. Хорошо, хоть их мама согласилась отпустить. Что бы делала с тремя-то?

Вологдина отдала ребенку оставшийся хлеб, отошла от кроватки и еще раз осмотрела комнату. Неподалеку от завешенного одеялом окна стоял широкий дубовый стол с толстыми ножками. На его краю поближе к двери поверх клетчатой клеенки была привинчена мясорубка. Ее, видно, давно не откручивали. У стола ножная швейная машинка. На столе и на полу до самой стены стопками лежали сшитые из серой парусины рукавицы. Их было много — несколько десятков.

— В мясорубке мама дуранду мелет, мороженные капустные листья — то, что пока удается достать на рынке без карточек, — объяснила Дегова. — Надомницей работает. Видишь, шьет, норму выполняет. А вот вроде и сама она возвращается.

Дверь, слегка скрипнув, отворилась, и Катя увидела закутанную в шерстяной платок женщину со свертком и чайником. Она поставила чайник на край стола и протянула Вологдиной руку:

— Здравствуйте. Ольга Кузьминична я.

— Я с вашей Надеждой учусь вместе. Катей зовут.

Увидев мать, Боря снова закачался в кровати и тихим, писклявым голоском запросил:

— Хлебка, пу.

— Потерпи, потерпи, сынок, — проговорила Ольга Кузьминична, развязывая платок. — Сейчас затоплю печку, чайку согрею. У нас папа долго трудился на винном заводе, — повернулась она к Вологдиной. — Прослышала, что сотрудникам моченые яблоки дают, из которых раньше вино делали. Прибежала к директору. До войны не раз виделись, в одной компании бывали по праздникам. А тут не узнал. Задерганный тоже. Но яблок дал.

Ольга Кузьминична положила в печь несколько тонких поленьев, взяла с кровати сына обрывки бумаги и подожгла их, поставила на печку чайник.