Комсомольский патруль - [31]

— Врешь, — произнес я, с трудом сдерживая желание ударить его. — Мы не эсэсовцы и не гестаповцы. Они насаждали преступность и хамство, а мы его выводим. Так что свободы хулиганить и издеваться над людьми от нас не жди. Не будет тебе такой свободы.

— Иди ты!.. — сразу потеряв свой лоск, процедил он сквозь зубы. — Всякий будет мне мораль читать. — С губ его сорвалось грязное ругательство.

— Ракитин, — не попросил, а почти простонал командир группы. — Отпусти меня отсюда. Не то я его сейчас изуродую.

Я повернулся к командиру группы, и... за моей спиной раздался звук громкой пощечины. Нина, вся красная от гнева, стояла около хулигана. Глаза у нее были полны слез, грудь высоко вздымалась. Казалось, она вся стала как-то выше, стремительней.

— Вот! — наконец проговорила Нина высоким звенящим голосом. — Вот, пусть он еще раз повторит то, что сказал, пусть, если у него осталась хоть капля совести! Может, он даже ударит девушку. На, ударь!

— Нина, — коротко приказал я, — выйди отсюда немедленно, слышишь! Немедленно!

Меня самого уже колотила нервная дрожь. Но надо было брать и себя и людей в руки.

— Уходите! — скомандовал я ребятам, задержавшим хулигана. — Ваше место наверху. Нина, а ты пойдешь домой сейчас же, слышишь? Завтра мы с тобой поговорим в райкоме. Вы же, — повернулся я к виновнику всей этой сцены, — лучше подойдите к столу. Я вам настоятельно советую.

Как ни странно, но его поведение после пощечины совершенно изменилось. Перед нами неожиданно оказался другой человек: губы его тряслись, спина сгорбилась.

— Вы не имеете права, — попробовал он протестовать, подойдя к столу. — Это насилие над личностью. Я пойду в суд, в газету буду жаловаться!

— Жалуйтесь, — сухо ответил я, — это ваше право. Заодно пожалуйтесь и на то, что вы организовали драку в Доме культуры, ударили человека, который, видимо, слабее вас, ругались нецензурными словами. Кстати, о гестаповцах: еще Горький сказал, что от хулигана до фашиста один шаг. Запомните эти слова. Может быть, они к вам относятся. Ваше имя и профессия?

— Я ударил за то, что меня обозвали дураком, — проговорил он, делая вид, что не расслышал мою последнюю фразу.

— Ваше имя и профессия?

Виктор Куркишкин оказался «маменькиным сынком». Нигде не работал. Получая от папы с мамой тысячу рублей в месяц, он кончал, видите ли, школу рабочей молодежи.

— Мой сын — яркая индивидуальность, — заявила его мамаша членам комсомольского патруля, пришедшим к нему на квартиру для разговора с родителями. — Он не терпит никакого насилия. Мы в седьмом классе пробовали ругать его за плохие отметки, он бросил школу и три года сидел дома. Теперь сам пошел учиться. С ним можно только по-хорошему.

Отец Куркишкина только помалкивал, изредка бросая умоляющие взгляды на свою дородную супругу.

Вечером, после трудового дня, мы долго писали гневное письмо в одну из проектных организаций города, где работал отец Куркишкина.

А на следующий день с танцев привели Валерия Чеснокова и Люсю Чиженюк. Эти вели себя иначе.

— Задержаны за искажение танцев, — доложил командир, — и одеты как попугаи.

— Здравствуйте, — поздоровались мы, разглядывая эту пару. — Садитесь, вот стулья.

— Что вы хотите, — кокетничая, спросила Люся, — чтобы мы одевались иначе?

— У меня, возможно, плохой вкус, — сказал Валерий, — но мне моя одежда нравится. Если вы настаиваете, я могу в ней сюда не приходить. Только учтите, у вас устарелые взгляды, вы отстали от мировой моды лет на тридцать. В Европе сейчас все так одеваются.

— Давайте разберемся, ребята, — предложил я, — только чур не обижаться. Будем называть вещи своими именами. Можно?

— Пожалуйста! — Играя глазами, Люся заученным движением опустила ресницы и положила ногу на ногу так, чтобы край юбки оказался сантиметров на десять выше коленки. — Пожалуйста, вы здесь хозяева, мы — гости.

— Мы все здесь хозяева, — суше, чем мне хотелось бы, ответил я. — Это ваш клуб, как и наш.

— Да? Возможно, Но мы, кажется, отклонились от темы?

— Хорошо, вы правы. Давайте ближе к теме. — Я на секунду остановился, собираясь с мыслями.

Как ни странно, но у меня в этот момент появилось такое ощущение, будто они оба разглядывали меня, как подопытного кролика. Откуда у этих двоих такая самоуверенность?

— Поймите, ведь моды хороши тогда, — наконец заговорил я, — когда они красят человека, когда они не превращаются в пошлость и самоцель. А у вас? Ну вот ты, человек ты худой, длинный, ноги у тебя тонкие, как спицы, а еще брючки натянул такие коротенькие, что они только подчеркивают твой физический недостаток.

— Брюками делу не поможешь, — съязвил кто-то из ребят. — На стадион надо ходить, спортом заниматься, тогда и ноги будут ногами.

Я оглянулся. Слова эти произнес Яша Забелин — секретарь комитета комсомола швейной артели. Он последнее время частенько появлялся в штабе, и хотя обычно сидел молча, но я замечал, что стоило завести речь об одежде, как Яша начинал волноваться, делал робкие попытки вмешаться в разговор. Сегодня он, наконец, не выдержал.

— Ты вот послушай, — продолжал Яша, подходя к Чеснокову. — Я в одежде лучше тебя разбираюсь. Не сочти за хвастовство. Это, видишь ли, моя специальность. У меня специальность — портной. Слушай, давай по-серьезному, без ехидства, а? — Яша оглядел Чеснокова. — Вот ты хочешь быть хорошо одетым? Так ведь красота в строгости линий, в художественной законченности модели. А у тебя? Стиль — слово не плохое. Стиляга — плохое, а стиль — хорошее. Есть стили, веками созданные и в архитектуре и в одежде.